Заработная плата

Чем недоволен английский учитель?

Древнеримский император Веспасиан, в правление которого преподаватели грамматики и риторики впервые вошли в ранг государственных служащих, заявлял, что именно им, педагогам, следует наряду с военными платить самое высокое жалованье, потому что от учителей и солдат в первую очередь зависит благополучие государства…

К сожалению, нигде и никогда больше его призыв не был услышан – во всех краях и во все времена и солдатский паек, и учительское жалованье были синонимами скудости. Недаром само современное слово «солдат» происходит от «сольдо» – названия самой мелкой итальянской монетки.

Учителям повезло не больше. Их службу, как и воинскую, повсюду признают благородной и почетной, но в денежном выражении оценивают весьма невысоко.

Нередко можно услышать, что в нашей стране труд педагога оплачивается унизительно низко. При этом явно или неявно подразумевается, что в так называемых цивилизованных странах дело обстоит совсем иначе, и школьные учителя там как сыр в масле катаются. Увы, это лишь еще один из западнических мифов, на которые так падко наше общественное сознание. Нигде в мире учителя не избалованы высокими заработками, наоборот – постоянно сетуют на низкую оплату их труда. А порой, подобно иным категориям трудящихся, даже объявляют забастовки, требуя справедливой оплаты.

Недавно такая забастовка общенационального масштаба состоялась в Великобритании. В наших краях известие об этом событии у многих вызвало недоумение: неужели и на Туманном Альбионе учителя чувствуют себя обделенными? Чем они недовольны, чего хотят? Попробуем в этом разобраться, не ограничиваясь скупыми цифрами и фактами из газетных сообщений. Впрочем, цифры тут вещь немаловажная, и их нельзя сбрасывать со счетов. Но – обо всем по порядку.

Последняя крупная забастовка английских учителей состоялась более двадцати лет назад, в середине 80-х, и увенчалась внушительным успехом – забастовщикам удалось добиться от правительства увеличения окладов на целых 15%. Долгому спокойствию в английских школах пришел конец в апреле нынешнего года, когда свыше 100 тысяч учителей, объединенных в профсоюз работников образования, на один день прекратили занятия, снова требуя повышения заработной платы. В знак солидарности к забастовке присоединились еще сотни тысяч государственных служащих, а также около 30 тысяч университетских преподавателей (которым вообще-то на свое жалованье, гораздо более высокое, чем в школе, жаловаться грех). В результате занятия оказались отменены в каждой третьей школе Англии и Уэльса, а, например, в Ливерпуле в этот день из 194 школ работала лишь одна средняя и 6 начальных.

В упрек забастовщикам прозвучали опасения, что массовый срыв занятий незадолго до экзаменов, которые проводятся в конце учебного года, рискует скверно сказаться на подготовке учеников. К тому же стачка больно ударила не только по ученикам, но и по родителям – особенно младших школьников. Согласно английским законам, ребенка младше 12 лет родители не имеют права ни на минуту оставить без присмотра. В результате многие законопослушные мамы и папы в тот день не вышли на работу и остались присматривать за детьми. Издержки этого массового «отгула» для британской экономики составили 68 миллионов фунтов.

Однако забастовщики были непреклонны. В случае если власти не пойдут навстречу их требованиям, забастовку обещано повторить, причем в еще более широком масштабе. Что же это за требования?

Сугубо экономические – повышение зарплаты. Вообще-то учительские оклады и так запланировано было повысить – на два с половиной процента. Однако учителя настаивают, что такая прибавка недостаточна и должна быть хотя бы сопоставима с уровнем инфляции, то есть превышать 4%. Иными словами, в такой крайней форме учителя выражают недовольство тем, что им, по их мнению, недоплачивают.

Насколько их недовольство справедливо?

Чиновники Министерства образования полагают, что со средней годовой зарплатой в 34 тысячи фунтов стерлингов учителям не на что жаловаться. Российский учитель скорее всего к этому мнению охотно присоединится – ведь речь идет о сумме ни много ни мало в полтора миллиона рублей. Как говорится, нам бы их проблемы! Однако при таком примитивном пересчете легко впасть в заблуждение. Не будем забывать про гораздо более высокий уровень английских цен в сравнении с российскими – в пересчете на привычные нам рубли одна поездка в лондонском метро в зависимости от расстояния стоит от 80 до 200 рублей, ежедневная газета может стоить больше ста, а пачка сигарет – все шестьсот. А уж цены на жилье и коммунальные платежи для нас просто невообразимы. Достаточно сказать, что ипотечный кредит ни один английский банк учителю не выдаст, сочтя его доходы недостаточными. К тому же, чтобы заработать годовой оклад в 34 тысячи фунтов, необходимо проработать не менее 10 лет, начинающие учителя получают в полтора раза меньше.

Хотя, конечно, назвать положение английских учителей бедственным было бы сильным преувеличением. Миллионы работающих англичан получают и того меньше, однако ж, худо-бедно сводят концы с концами.

По мнению психологов, в ряде случаев экономические требования могут камуфлировать подлинные причины недовольства. В этом многократно убеждались психологи, изучавшие внутренние мотивы профессиональных конфликтов, в том числе и таких масштабных, как забастовки. Самое распространенное требование забастовщиков – повышение заработной платы. «Нам не хватает на жизнь!» – утверждают они, приводя при этом вполне убедительные примеры.

Характерно, что под этими лозунгами выступают работники в самых разных частях света, в том числе и в так называемых развитых странах, несмотря на то что зарплаты среднего европейского рабочего хватило бы на содержание, скажем, нескольких сингапурских или малайских семей. Так уж устроен этот мир – нет такого человека, семьи, народа или государства, которые не испытывали бы нужду в деньгах. Однако при внимательном анализе обнаруживается, что к решительным действиям побуждают совсем иные мотивы.

Работники могут испытывать недовольство трудностью встающих перед ними задач, чрезмерной ответственностью, которая, по их мнению, на них возлагается, недостаточным общественным признанием важности их труда. Как эти чувства выразить в формальной претензии? «Никто не понимает, как нелегко нам приходится.» Нет такой формулы в деловых отношениях. К тому же такая формулировка поставила бы протестующих в неловкое положение в глазах окружающих, да и своих собственных. Деньги в данном случае выступают символическим возмещением. Похоже – и простые экономические подсчеты в этом убеждают – подобная ситуация сложилась и в английской школе.

Что же не устраивает ее работников, в чем они не решаются признаться вслух и даже самим себе?

Об английском образовании в наших краях принято говорить с восторженным придыханием как о едва ли не лучшем в мире. Публикации на эту тему обычно сопровождаются красивыми фотографиями умненьких мальчиков и девочек в строгих униформах на фоне увитых плющом средневековых стен. Мало кто отдает себе отчет, что на них фигурируют ученики дорогих частных школ в интерьерах учебных заведений с многовековой историей, составляющие всего несколько процентов от общей массы английских учащихся. (Кстати, учителя этих школ о забастовках и не помышляют.) Подавляющее же большинство юных англичан учится в общедоступных муниципальных школах, фотографии которых в рекламных буклетах не встретишь.

До середины 60-х гг. прошлого века в Англии существовало несколько типов школ, принципиально различавшихся уровнем подготовки учащихся. Распределение детей по образовательным потокам осуществлялось в 11-летнем возрасте по результатам тестирования. Признанные наиболее способными получали доступ в школы высшего уровня – так называемые грамматические, дававшие впоследствии возможность поступления в университет. Для остальных образовательные возможности ограничивались, доступ в университет фактически закрывался еще в детстве.

Неудивительно, что такая образовательная политика вызывала серьезные нарекания и требовала пересмотра. «Прогрессивная общественность» настаивала на праве каждого ребенка на полноценное образование. Как и во многих подобных случаях (нам ли этого не знать!), результаты последовавших либеральных реформ оказались далеки от вожделенного идеала.

«Школа для всех» оказалась не в состоянии соответствовать уровню прежней грамматической. Ради равенства возможностей программы пришлось значительно упрощать, а требования снижать. По прошествии десятилетий плачевные результаты такой «либерализации» очевидны. Более половины британцев сегодня функционально неграмотны, и это не позволяет им полноценно справляться с профессиональными обязанностями.

Сколько будет, если от двух отнять 1,58? Каждый четвертый британец не способен решить подобную задачку, если ему потребуется подсчитать сдачу с двух фунтов стерлингов при стоимости покупки 1,58 фунта. Это с горечью констатируют составители обнародованного правительственного доклада.

Еще пример оттуда же: каждый пятый британец не способен при надобности отыскать в справочнике телефон водопроводчика, поскольку по уровню грамотности стоит ниже 11-летнего ребенка.

Главной задачей массовой общедоступной школы сегодня провозглашается так называемый личностный рост учащихся и их душевное благополучие. Ради этого в учебную программу повсеместно включаются «уроки счастья», направленные на формирование позитивного мироощущения и душевной гармонии.

Английскому учителю в этой ситуации не позавидуешь. Сегодня он не смеет поставить на место нерадивого ученика… чтобы не травмировать его ранимую самооценку! Рычаги контроля над учащимися у него фактически отняты.

Еще более усугубляет ситуацию так называемая мультикультурность английской школы. Сегодня уже в более чем тысяче школ ученики, чей родной язык – английский, составляют меньшинство. Их одноклассникам в силу элементарного невладения языком обучения программа оказывается попросту недоступна. Однако ради толерантности и политкорректности на это принято закрывать глаза.

Уинстон Черчилль иронично определял игру в гольф как попытку загнать неуправляемый мячик в недосягаемую лунку с помощью не пригодных для этого инструментов. Перефразируя Черчилля, современную английскую школу можно охарактеризовать как отчаянную попытку привить слабо обучаемому ученику мало понятные ему знания с помощью плохо пригодных для этого средств. И неудивительно, что учитель, перед которым стоит такая задача, оказывается в замешательстве. А когда свое противоречивое положение не удается исправить, остается надежда хотя бы компенсировать его неудобство повышенным вознаграждением.

Сегодня заимствование зарубежного опыта превратилось в наших краях в массовую тенденцию. Однако описанный пример убеждает, что этот опыт бывает неоднозначен и противоречив. И деятелям российского образования надо бы крепко задуматься, какие уроки из него следует извлечь.

Сергей СТЕПАНОВ