Без острых углов

Понятие безопасности школы – многоаспектное, многофакторное. Я выделяю как минимум безопасность противопожарную, антитеррористическую, экономическую, финансовую, информационную, правовую, техногенную, психологическую, наркологическую, политическую, культурную, педагогическую, технологическую и травмобезопасность.
Продолжать этот список можно бесконечно…

Жертвой экономической безопасности, как правило, становится директор школы. А как следствие, темное и некрасивое, сразу ложится на всю школу. Самое безопасное, конечно, ничего не делать: как-то умудряться существовать на выделяемые бюджетные деньги. Тогда ты точно не нарушишь! Но если хочешь жить по-человечески, а никакой президентский миллион школе не светит (впрочем, и он капля в море при современных потребностях), тебе нужны деньги.

Благодаря им школа будет обладать такой конкурентоспособностью, что у дверей не иссякнет очередь: «Возьмите, пожалуйста, ребенка в первый класс, мы вас очень просим!» – и демографическая ситуация никак не повлияет на количество желающих.

Найдутся деньги – начальная школа получит большое игровое пространство; подростковая школа – место, где подросток сможет удовлетворить потребность испытать себя во всем; в старшей школе должна быть красивая, мощная, изящная библиотека с рабочими местами и выходом в мировое интернет-пространство. Для меня было счастьем узнать, что уже в пятницу дети не могут поделить места в библиотеке на вторник.

Главный ресурс образовательного процесса – учитель – тоже находится в зависимости от дополнительных средств. Это раньше все и везде получали одинаково. А теперь учитель уходит, потому что где-то ему предложили большую оплату. Если педагог нужен, директор задумается, как повысить зарплату, где взять деньги. Сегодня важно знать, будут ли у школы эти деньги в связи с подушевым финансированием и изменениями в Бюджетном кодексе, которые ожидаются с принятием законопроекта об автономных образовательных учреждениях.

Мой опыт показывает: открытость, прозрачность бюджета способствуют его наполнению. И не стоит воспринимать как бедствие общение с контролирующими органами. Взаимодействие с ними может принести бесплатные консалтинговые услуги. Зачем же отказываться получить их за счет государства?

Чрезвычайно актуальной стала сегодня информационная безопасность.

Все большее число школ становятся компонентами компьютерной сети, в том числе мировой. Любая неосторожная информация о школе, попавшая в сеть, может нанести ей порой невосполнимый урон.

Однажды на страничке «Диалог с директором» нашего школьного сайта появилось письмо от недавних выпускников: «Уважаемый Е. Л.! Мы пришли в гости в школу. Но были каникулы – и медсестра нас не пустила. А вы на выпускном вечере говорили, что школьные двери для нас всегда открыты!» Я имел неосторожность сгоряча написать в ответ нелестные слова в адрес медсестры Елены, которой я тем не менее очень дорожу. На другой день я получил от нее заявление об уходе. Оказывается, ребята были наполнены пивом и только поэтому не были пущены на порог. Я в срочном порядке вырезал из Интернета свои слова и принес публичные извинения.

Разумеется, крайности невозможны. Абсолютно «стерильная» школы могла бы выглядеть так: компьютеры работают лишь в режиме офф-лайн, у всех отняты мобильные телефоны, за тайком отправленное sms – исключение из школы на две недели. Вот вам стопроцентная информационная безопасность. Не дай бог учиться в такой школе!

Проблема безопасности сильно влияет на ресурсные составляющие школы. Директора школ – объекты различных кампаний, в частности по безопасности учебных заведений, развернувшейся в связи с террористическими угрозами. Это привело к тому, что в школах появились охранники. Сейчас очень мало учебных заведений, где их нет. В школах устанавливаются системы видеонаблюдения за территорией и этажами, рамки металлоискателя, детям выдаются пластиковые карточки, фиксирующие вход и выход. Я знаю одну школу, где в целях борьбы с табакокурением камеры установили в мужских туалетах (которые, к счастью, были сняты через пару дней под угрозой возникновения газетной публикации).

Итак, ребенок у нас под колпаком. Самый большой известный мне «колпак» – система видеонаблюдения из порядка шестнадцати тысяч камер, установленных муниципалитетами Великобритании. Англичане немного попротестовали, а потом привыкли. Является ли это гарантией безопасности от терроризма? Я полагаю, что никоим образом. Зато в школе есть новая штатная единица – заместитель директора по безопасности. Что он за фигура? Активизировались товарищи, которые раньше имели шанс работать в школе военными руководителями. А когда в функции зама по безопасности вменили взаимодействие с военкоматом и работу с допризывной молодежью, то ситуация замкнулась полностью. Заместитель потихонечку, пока еще не в полном объеме, трансформируется в классического военрука. Собственно безопасность, увы, отошла на второй, третий план, некоторые вообще про нее забыли. Только стала ли школа безопаснее от того, что там появилась новая должность?..

Что действительно служит ядром школьной безопасности? Какой компонент действительно необходим для семей и самой школы?

Каким бы аутсайдером ни считалась школа в государственном сознании, это не означает, что она аутсайдер в сознании социальном. Если школа нужна родителям, то они ее поддержат. И мы с коллегами, проанализировав, чем привлекает социум школа, одним из конкурентных преимуществ выявили безопасность и комфортность образовательной среды.

Что же представляет собой безопасная школьная среда?

Сегодня, бесспорно, конкурентоспособными будут те школы, которые уходят с позиции школоцентризма. При школоцентризме школа – монополист на истину. Оценивает только то, чему учит сама. Все, что за пределами, ценностью не считается. Она одна может подготовить ребенка к ЕГЭ, она единственная, кто даст профильное обучение. То есть школа – все, а внешкольное образовательное пространство – ничто. Хотя уже хрестоматийной становится посылка, что в мегаполисе, да и в небольших городах, школа как главный носитель факела знаний давным-давно покинула лидирующее место. Я много езжу по городам и вижу, что у школы примерно на пять-шесть лет отставание от информационной культуры тех, кого она учит.

Как много и красиво ни говорили бы мы об отходе от манипулятивной педагогики, мы остаемся тем поколением учителей, которое в основном ориентировано на классно-урочную, кодирующе-декодирующую систему и лекционно-иллюстративные формы образовательных технологий. Как-то на сайте Издательского дома «Первое сентября» я просматривал детские проекты, присланные на фестиваль. Несмотря на повальное увлечение российских школ проектной деятельностью, продуктивный характер носило процентов пять из увиденного мной. В большей части – это версии рефератов, раньше готовившихся с помощью детской энциклопедии, а теперь – Интернета. Должно пройти много времени, для того чтобы школа стала продуктивной по своим образовательным технологиям.

Не могу не упомянуть следующую позицию. В нашем учительском, директорском подсознании урок – это школьная доминанта. Захожу в школьную столовую, там сидят несколько десятиклассников, что-то листают и пишут. Моей первой реакцией было задать вопрос: «Вы почему не на уроке?» Сдержался, подошел и посмотрел: читали они учебник по биологии. Не рассматривали молодежный журнал, не забавлялись кроссвордами. Они занимались биологией. А в столовой – потому что библиотека была закрыта. И множество таких примеров сводится к идее, что сегодня как никогда актуальна образовательная среда – одна из главных составляющих качества образовательного процесса.

Средства профилактики от опасностей образовательной среды я попробовал соотнести с социальными вызовами населения, которые в последний год стали совпадать с государственной политикой в области образования.

Очень сложно найти «диалогового» учителя – учителя, способного не столько говорить, сколько слушать и слышать. Вы, наверное, обращали внимание на такую закономерность: чем моложе учитель, тем сложнее ему уйти от монолога и сделать так, чтобы доминировала на уроке деятельность не учительская, а детская. Это приходит со временем. Более того, включается и начинает работать в том случае, если возводится руководством школы в непреложную ценность.

У меня был в гостях коллега из Канады. Я спросил у него: «Стив, каким тебе видится современный урок?» – «Очень просто, – говорит он. – Учитель, ученики, много шкафов с книгами и дисками, а в углу собака». Удивленно спрашиваю: «Стив, собака зачем?» Отвечает: «Как только учитель произнесет слово, она должна его укусить». Если бы у нас развивалась деятельность ребенка, а не его репродуктивная функция, то большинство детей на ЕГЭ выполняло бы задания блока «С» и в международном исследовании PISA Россия могла бы выйти в лидеры.

Соответственно ценны условия, созданные для деятельности детей. Малыши приходят в школу с хорошо развитыми базовыми способностями. Начальная школа не слишком эти способности «режет», то есть образовательная среда здесь не так опасна хотя бы потому, что с классом работает один учитель. Но мы теряем ребенка на его переходе в пятый класс – по базовым способностям наносится концентрированный удар в виде предметного обучения, иных требований и реплик: «Чему вас там только учили!» Эта конфликтная зона делает образовательную среду чрезвычайно опасной, дети выбиты из колеи, и учебная деятельность перестает быть у них ведущей. Дальше – пошло-поехало…

К тому же после исчезновения детских игровых организаций подростку негде реализовать себя как лидера. Отмечена интересная закономерность. Как только детей перестали на определенном этапе жизни возводить в новый статус – октябренка, пионера, активнее стали проявляться желудочно-кишечные заболевания. Я не за политизированные и военизированные организации. Я за игру, где ребенок себя реализует. Например, понимая, что у старше¬классников другие ценности, я собрал пятый и шестой классы и помог им создать организацию «Школьный дозор». Не дают покоя учителям – везде гасят свет, закрывают капающие краны. Для них, как и для меня, утекающая в никуда вода – словно открытая вена, из которой уходит кровь.

У меня пятиклассники – любимый возраст. Иду по школьному двору и говорю: «Здравствуйте, дети!» Они спорят: «Мы не дети, мы младшие подростки!» Ребенку этого возраста свойственна острейшая потребность в постоянном, каждодневном сканировании. Он познает мир по-своему – лизнуть, сломать, разобрать, спросить… И главная опасность образовательной среды их возрастной группы – отнятое право на ошибку. Мы декларируем узаконенное право ошибиться, а на деле все время отнимаем его: «Ты сделал не так!» И, кстати, многие наши неудачи связаны с этим. 210 тысяч математических двоек по ЕГЭ – на самом деле отсутствие тех основ, которые закладывает математика именно в период подростковой жизни.

Таким образом, безопасная образовательная среда должна создавать подросткам условия для сканирования. Любой из нас сталкивался с ситуацией, когда приходили родители двенадцатилетнего Паши и жаловались: он один месяц прозанимался шахматами, две недели – боксом, месяц – судомоделированием, а потом записался на айкидо. Мама не понимает, какое это великое счастье, что сын попробовал себя. Ведь у Паши проживание идет по-другому: для него месяц равен директорскому году.

Возможность сканирования создается благодаря системе дополнительного образования. И тут мы попадаем в ловушку: где деньги? В 1996 году Москва приняла постановление о центрах образования, после чего у нас 27 часов на допобразование превратились в 1460. Таких школ в Российской Федерации становится больше и больше. Я буду призывать глав муниципалитетов и через год, и через двадцать лет: «Вы страдаете от того, что поставленные вами урны расписаны нецензурными словами, уничтожены подъезды, лезвиями изрезаны сиденья в автобусах? Посчитайте, что обойдется вам дешевле – выделить деньги на ремонт либо на блок дополнительного образования». Подростковый возраст заслуженно считается головной болью нашей федеральной системы образования. Я сел с калькулятором и выяснил: если взять муниципалитет с населением 80–100 тысяч человек, то затраты на блок допобразования для подростков ровно в одиннадцать раз меньше, чем сумма, необходимая на восстановление городского хозяйства. И многое здесь зависит от нас, от образовательного сообщества.

Безопасная образовательная среда – это и этическая безопасность, и безопасность школьного этноса, уклада. Она во многом определяет конкурентное преимущество школы. Никакие правила школьной жизни, локальные и подлокальные нормативные акты не влияют на школьный уклад. Я иногда вижу документы, где галочка стоит возле каждого пункта: есть и управляющий совет, и попечительский, и совет старейшин, и школьный парламент. Директор удивлен: как можно жить без школьного парламента?! А сам лихорадочно придумывает для него предмет деятельности. Это имитационные процессы. Школа, как любой другой социум, будет нуждаться в соуправлении, когда появятся один или сразу два повода. Первый: в школе столько ресурсов, что хочется понять, куда они идут, и управлять ими. Второй: люди объединяются, когда им делают плохо.

В моей школе стал вяло работать совет старейшин. Поразмышляв, я на школьном сайте дал информацию о запрете на ношение джинсов. Совет проснулся, пошли письма! Зимой из-за морозов пропали учебные дни, и я объявил на неделе дополнительный учебный день. Началось движение: совет старейшин – мне петицию, отправляю их к управляющему совету, закручивается работа. Это всего лишь игра, но самое главное, чтобы она была органичной.

Соуправление имеет косвенное отношение к безопасной образовательной среде. Я хочу, чтобы семья и ребенок осознавали себя субъектами образовательного процесса и правового поля. Когда три субъекта – школа, ученик и родители – живут в реальном правовом поле, тогда мы можем назвать среду безопасной с точки зрения ее правовой безопасности. Среди прочего в школьном укладе должно звучать: мы имеем право!

Среда будет безопасной, если открыто обсуждаются ответы на вопросы: имеет ли право учитель в своей оценочной деятельности ориентироваться на эмоции, на любовь или нелюбовь к ученику? имеет ли право школа дифференцировать детей по национальному признаку? Ведь школа может заниматься так называемой фоновой дифференциацией – формально национальность значения не имеет, но есть выражение учительских глаз, есть тоска Марии Петровны по десяти оставшимся в ее классе процентам детей по фамилии Иванов, Петров, Сидоров. Пока еще неизвестно, как вы¬плеснется эта опасность, мы не испытали ее на практике, а знакомы с ней через средства массовой информации. Столь сложная проблема нам еще предстоит. Когда говорят «поликультурность», «толерантность», но при этом государство навязывает нам шаги, к сожалению имеющие мало общего с терпимостью, а нас делает крайними, то стоит задуматься. Нужны нетривиальные шаги, очень профессиональные, но никак не связанные с работой школьного психолога.

Здесь однозначно важна фигура директора школы, который понимает, что в школе, где ученики лишены поля для деятельности, где отличник – хороший человек, а троечник – нехороший, где учитель всегда прав, дети вынуждены имитировать законопослушание, а заниматься всем чем угодно из принципа «наоборот». В таком учебном заведении острые конфликты могут перерасти в ситуацию глобальной опасности.

К счастью или к сожалению, но так повелось, что мы, директора школ, являемся не субъектами, а объектами движений по безопасности. Случилась серия пожаров – за нас взялись МЧС и Госпожнадзор. Я полагаю, теперь по школам будут ходить ревизионные комиссии на предмет выявления наличия попугаев, жаворонков и кур в целях предотвращения заболеваний птичьим гриппом.

Школы постепенно превращают в филиал поликлиник. Наряду с заместителем по безопасности появляются замы по лечебной работе, замы по ОРЗ и всяческие другие замы. Глядишь, школу потихоньку «почистят», и она превратится в безопасное для жизни и здоровья санитарное учреждение.

Управление в мире уходит от жестких иерархических систем, уходит не в хаос, не в энтропию. Перспективными становятся структуры, способные к самоорганизации – у школы есть все предпосылки для этого, поскольку от нее ждут добра, мудрости, сопереживания и конструктивности. Ждут семьи, ждут дети, явно не высказываясь о том, что мир тяготеет к глобальной безопасности, и чем он разнообразнее, индивидуальнее, красивее, тем он безопаснее. А умная школа живет и тяготеет к мировому майнстриму, даже если этому мешает какая-нибудь инструкция.

Ефим РАЧЕВСКИЙ,
директор Центра образования
№ 548 «Царицыно»