На разных полюсах

Нужна ли альтернатива традиционной школе и зачем

В Открытом авторском институте альтернативного образования им. Януша Корчака в Санкт-Петербурге состоялось заседание «круглого стола», посвященное альтернативному образованию. Участники встречи попытались на основе личного опыта обозначить круг проблем. Вот что у них получилось.

Альтернативное образование: где оно случается

Михаил ЭПШТЕЙН, главный редактор газеты «Газета для родителей», директор образовательного центра «Участие»:

– Опыт жизни в детском коллективе археологической экспедиции, где я провел четыре года, и в образовательном смысле, и в смысле ценностном во многом определил мою дальнейшую жизнь. С точки зрения альтернативы по отношению к образованию это была иная структура. Во-первых, это кружок, который я выбрал сам в отличие от школы, в которую приходится ходить не по своей воле. Во-вторых, в кружке занимались как ребята младше меня, так и люди существенно старше, которые уже были носителями определенных ценностей. В свою очередь, когда мы вырастали, то становились старшими для других – и в этом смысле тоже задавали определенные ценности. В-третьих, поскольку мы общались в коллективе творческом и многогранном, была возможность учиться друг у друга, и, таким образом, у нас не было учителей в традиционном смысле.

Если анализировать образовательную составляющую, то именно из этой среды ко многим из нас пришла литература, в те годы запрещенная, забытая, пропущенная в школе. Мы пришли в кружок с желанием изучать историю, и многие ее потом выбрали так или иначе своей профессией, хотя, конечно, не все. Ну и, разумеется, в кружке, походах воспитывались качества, которые пригодились нам в дальнейшем: умение выживать, общаться в разновозрастной компании…

Наталья КАСИЦИНА, в недавнем прошлом сотрудник лаборатории О.С. Газмана, ныне – финансовый консультант страховой фирмы:

– Для меня альтернатива – это то, что отличается от типичной школы. Подобных практик в моей жизни было три.

Первая практика альтернативного образования случилась тогда, когда меня научили думать. Этому способствовало знакомство с оргдеятельностными играми и методологическими практиками Г.П. Щедровицкого и его последователей. Оказавшись в этом поле, я осознала, что прежде самостоятельно не находила выхода из нестандартных ситуаций, когда нужно думать, формулировать собственные мысли. Это дало возможность увидеть себя со стороны, посмотреть на последствия собственных действий.

Второй опыт связан с коммунарством и знакомством с лабораторией О.С. Газмана. Если методология задавала рационально-интеллектуальный характер общения, то в коммунарстве многие вещи были построены на игре, воображении, творчестве, коммуникации, коллективных действиях. Но многое зависело и от того, насколько ты сам готов быть автором своей жизни во всех проявлениях, готов ли ты сам организовывать свою жизнь.

Третья ситуация касалась финансовой независимости, ответственности за своих близких, семью, ребенка, когда нужно было зарабатывать хотя бы столько, чтобы просто выжить. Я поняла, что до сих пор все, что было у меня в арсенале, подразумевало некие гарантии со стороны государства, мудрого шефа, который не «кинет», и так далее.

Мне стало ясно, что наше образование не учит этим вещам и потому оно неполноценно, инфантильно. Мы выпускаем детей совершенно не приспособленными к жизни, не даем азов выживания в мире денег и бизнеса и умений выстраивать свои собственные стратегии финансовой независимости.

Артур ШИХОВ, психолог-консультант:

– Альтернативным для меня является образование практическое. Не лекционное, а практическое. Поэтому после самой обычной школы я получил психологическое образование в негосударственном образовательном учреждении «Теменос». И это образование можно назвать альтернативным, неклассическим. Потому что нас учили так: три часа теории, а после – три часа чистой практики. И так каждый день. На мой взгляд, это наиболее удачный способ образования. Ведь пока человек не попробует что-то делать руками, у него нет вопросов.

Наталья ИЛЬНИЦКАЯ, учитель начальной школы в частной школе «Эпишкола»:

– До «Эпишколы» я работала в гимназии, но моя работа была альтернативной по степени моего «детского непослушания», фактически неосознанного. Мы с детьми ездили в санаторий на целый месяц, жили вместе с ними, работали весь день, потом вместе пили чай. Поэтому отношения складывались не такие, как в обычной школе. В этом смысле образование, которое мы друг другу давали, было вполне альтернативным, как я понимаю. И теперь, когда я читаю книги по педагогике, у меня порой возникает «дежа вю». Я читаю и радуюсь, что наблюдаю совпадение с моими мыслями и опытом.

А первое осознанное вхождение в альтернативное образование произошло в «Эпишколе», когда появилась возможность работать в соответствии со своими взглядами, делать это открыто и анализировать сделанное.

Михаил ЭПШТЕЙН:

– А почему возникло это «детское непослушание»?

Наталья ИЛЬНИЦКАЯ:

– Мы были молодые, нам было интересно. Так здорово жить с детьми общими интересами! А работать в рутинном режиме «встал – сел – руку поднял – к доске вызвали» после того, как ты вечером чай с учениками пил и говорил обо всем на свете, уже было бы странно. Мы пытались с детьми договариваться, а не командовать ими.

Лев ФРАДКИН, исполнительный директор частного ОУ «Эпи-школа»:

– Когда я был преподавателем летней математической школы, то участвовал в проведении эксперимента по организации занятий по методикам Коллективного способа обучения. Это чисто альтернативный вариант образования, поскольку сама методика предполагает альтернативу традиционной системе.

Валерий ПУЗЫРЕВСКИЙ, журналист:

– Мой личный опыт в альтернативном образовании больше связан с самообразованием. Детский опыт, когда я самостоятельно, вместе с друзьями, с помощью игровых фантазий пытался моделировать жизненные события: такие, какие мы видели в фильмах, или такие, о чем читали, – радикально повлиял на мои дальнейшие взгляды.

Когда я после армии оказался во Всероссийском центре «Орленок», методики – коммунарские, «орлят¬ские» – легли на подготовленную почву, на тот опыт детства, который у меня был. Я, так сказать, не просто пассивно усваивал то, что мне говорили, а стал тут же дополнять, реконструировать, творить.

Далее, пытаясь расширить свой опыт, я посещал различные тренинги личностного роста. Это было очень интересно в образовательном смысле. И я думаю, что чего-то подобного как раз и не хватает в абстрактно-логической, сухой, квантированной, загруженной программами и графиками классно-урочной школьной системе. А ведь хорошо было бы оживить школьное образование именно такими подходами, какие случаются на тренингах!

Альтернативное образование: как в него попасть и всем ли это надо

Михаил ЭПШТЕЙН:

– Я попробовал обобщить пути «попадания» человека в альтернативное образование. Пока наметились два. Первый: человек попал в среду, используя разные возможности и пути. Второй: сам пришел к выводу, что по-старому жить больше невозможно и надо искать что-то другое. Но дальше каждый все равно выбирает свой путь. Один продолжает жить в системе, другой начинает из нее «выламываться».

Получается, что «попадание» в альтернативное образование чрезвычайно случайно. А сред (где оно культивируется) вокруг нас не так много, чтобы в них попасть. Видимо, альтернативное образование обречено быть невеликим по количеству.

Валерий ПУЗЫРЕВСКИЙ:

– Думаю, что альтернативное образование мало распространено, так как оно не лежит на поверхности, не проявляется во внешней деятельности. Оно замешано на каких-то внутренних состояниях человека, на его внутреннем мире. И не всякий человек часто к нему обращается…

Наталья КАСИЦИНА:

– Альтернатива всегда достаточно локальна по отношению к мейнстриму. Если есть альтернатива, то она всегда социальный эксперимент в этой области. Причем эти эксперименты проходят локально и за счет усилий энтузиастов, которые идут против всех. Другое дело, когда эксперимент начинает прививаться как удачная находка для решения проблем, которые назрели в обществе. Но тогда это уже не альтернатива, а развивающиеся практики, которые начинают занимать всё большую нишу.

Мы для себя должны определить, в какой ситуации находимся. У нас вызрело новое понимание, как нужно гуманистически воспитывать и образовывать детей, и мы размышляем над тем, как это сделать общепризнанным. Или нам пока еще только интересно искать новые ходы, но мы пока не знаем, будут ли они выходом из ситуации. В чем наша миссия – социальное экспериментирование, просветительство? Наша задача – внедрение того, что мы уже напробовали и знаем, что надо так, а не иначе? И надо ли всех вовлекать в эту практику, иначе всем будет плохо?

Валерий ПУЗЫРЕВСКИЙ:

– Есть всем заметные реки и есть малозаметные родники. Но родники вытекают из совсем незаметных подземных рек. Вот эти подземные реки не менее древние и не менее традиционные, чем то, что на поверхности. Альтернативность может быть и на поверхности, и может быть альтернативность по отношению к глубине. Большинство, я полагаю, думает сейчас об альтернативных руслах на социально-прагматической поверхности. Выживание в рыночных условиях оказывается альтернативой более или менее спокойной плановости советских времен, инфантильной запланированности жизни, к которой приучала советская школа. Такая альтернатива актуальна и весьма практична, но это действительно еще не вся альтернатива.

Я более склонен обращаться к экзистенциальной альтернативе в образовании, к подлинно личностному, а не прагматично-значимому образованию. Человечество в целом и каждый человек в отдельности занимаются выживанием постоянно, и в этом смысле протестантский дух всегда был альтернативой католическому, купеческий – дворянскому. Однако в глубокой основе того и другого всегда накапливались питающие их потоки иного, альтернативного характера.

Наталья ИЛЬНИЦКАЯ:

– Был такой период, когда мне казалось, что все вокруг надо переделать. Но сейчас я понимаю, что на самом деле нужны разные школы. Существуют разные родители с разными запросами. Я понимаю, что не всем родителям нужно альтернативное образование. И – самое главное – существуют разные дети, в том числе те, кто отлично себя чувствует в той же классно-урочной системе. Она для них подходящая при всем том, что она может мне не нравиться.

Иное дело – находить единомышленников в чем-то другом, может быть близком к тому, что хочу я. И мне хочется, с точки зрения миссионерства, чтобы тем людям, чьи взгляды близки к моим, было куда прийти. Вот в этом смысле я бы и видела свою задачу. А глобально перестраивать все и вся, мне кажется, не надо.

Михаил ЭПШТЕЙН:

– Я вижу, что в Европе идеи, подходы, методы так называемого альтернативного образования во многом стали уже частью нормы. И вижу, что у нас, несмотря на то что это существует уже как минимум сто лет, никак не становится нормой. Мне интересно понять почему.

Одно из объяснений – просто у нас такая страна, народ такой, с совершенно иным менталитетом, которому такая педагогика подходит в меньшей степени. Я внутренне сопротивляюсь этому выводу, но пока не нахожу иных объяснений.

Наталья ИЛЬНИЦКАЯ:

– Я часто наблюдаю стереотип успешного родительства: ребенок вырос и поступил в институт (или окончил институт – в зависимости от притязаний). Причем если это случилось, то ты молодец, с ребенком у тебя все в порядке. Однако никто не интересуется – ребенок этот дальше по профессии работает или не по профессии? Нашел он то, что искал в жизни, или нет? Мне кажется, что этот общественный стереотип успешного родительства многое рушит, в том числе в системе образования.

В итоге мы начинаем готовиться в институт с младенчества. Для этого в младшей школе мы готовимся к поступлению в старшую школу, а в детском саду – к поступлению в младшую школу, для чего в яслях смотрим, в каком садике развивают детишек больше. Раннее развитие направлено не на интересы ребенка в данный момент, а в далекое-далекое будущее, где в принципе надо, чтобы ребеночек отучился в институте.

Такая ситуация многое объясняет: мы все время нацелены на ЕГЭ, на поступление и еще какие-то обстоятельства, связанные не с развитием, а с формальными вещами, событиями в жизни, которые должны обязательно произойти. Вот это мне кажется тем рычагом, который активно разрушает как традиционную систему, так и нетрадиционную систему образования. Последняя не может быть достаточно свободна, чтобы двигаться туда, куда надо: ведь нужно, чтобы ребенок поступил в институт.

Валерий ПУЗЫРЕВСКИЙ:

– Если Михаил говорит об объективной ментальности, то Наташа – об объективных нормах системы. Михаил ЭПШТЕЙН:

– С другой стороны, понятно, что любые общественные стремления должны быть как-то институализированы и какими-то символами обеспечены. Принято быть образованным, ставить перед детьми такую цель – «быть образованным». Значит, чтобы ребята стремились быть образованными, надо показывать им какой-то результат, который в итоге они получат. В обычной логике это институт. Ты его окончил – ты образован. Если нам не нравится такой стимул, такой ориентир, то чем мы можем его заменить?

Наталья ИЛЬНИЦКАЯ:

– Мешает то, что нет другого «института». Нет альтернативы тому «институту», к которому готовит вся традиционная система.

Артур ШИХОВ:

– Маркера другого нет. Никак по-иному не можем определить: образован человек или нет.

Наталья КАСИЦИНА:

– И для меня пока есть вопрос без ответа: нужно ли обычную школу менять? Может быть, она для того и есть, чтобы на ней была видна одна грань социальной жизни, ориентированность на социальные нормы и стереотипы, которые есть в обществе и всегда будут. То есть она задает определенный полюс.

Другое дело, что в альтернативу этому слишком мало культурно оформленных практик, которые грамотно и столь же сильно задавали бы другой полюс, не менее обоснованно и ответственно.

Лев ФРАДКИН:

– Можно рассматривать альтернативное образование как возможность выбора. Наличие альтернативы означает наличие выбора: пойти в такую школу или в другую. А что мешает? Я могу кратко сформулировать. Мешает отсутствие кадров: у нас нет достаточного количества людей, которые могли бы реализовать в системе образования гуманистические ценности. Мешают и наши критерии, что успешным завершением образования является поступление в институт. Если появятся другие критерии, то соответственно появится профессиональная деятельность. Традиционная школа удовлетворяет тем критериям, которые востребованы. В хорошей, крепкой традиционной школе дают большую сумму знаний. Вот если будут появляться другие критерии, а мне кажется, сейчас они как раз и появляются в обществе, то ситуация будет разрешаться.

Наталья ИЛЬНИЦКАЯ:

– В Финляндии одним из первых шагов в обновлении образования было изменение… формы табеля в конце года. В итоговый документ внесли пункты, которые вынуждали учителей оценивать умение детей работать самостоятельно, умение работать в группе, умение находить информацию и так далее. И обычная учительница в конце года должна была оценить ребенка по этим заданным темам, а все остальное было там написано: прослушал курс такой-то, через запятую такой-то и такой-то. И когда обычная учительница, которая училась по обычной методе, знает, что в конце года будет заполнять вот это, то она будет немного по-другому мыслить и на это работать.

Артур ШИХОВ:

– Я могу добавить, что мешает внутри нас. Альтернативное для меня, как уже говорил, это авторское. А раз авторское, значит индивидуально разобщенное. И тогда можно сказать: «узок круг этих… и далеки они от народа» и друг от друга.

Валерий ПУЗЫРЕВСКИЙ:

– Мне кажется, ключ в том, что всем мешает некий страх альтернативы. Но разумный страх оправдан, потому что если все привычное – оно понятно, более безопасно, то непривычное таит некие загадки и опасности. Самая главная проблема – найти тот мостик, который бы безопасно позволил переводить человека из привычного вот в это непривычное. Такого нет и не создается.

По идее, человек вообще и педагог с учеником в частности должны уметь быть и там и там. В этом есть некая гармония. Если я побывал в альтернативном и не нашел там своего, я готов всегда вернуться, а при этом могу и опять уйти туда. Сейчас у людей представление, что альтернативы вообще нет. И это дисгармонично.

Записали
Валерий ПУЗЫРЕВСКИЙ
и Михаил ЭПШТЕЙН