Конфликт по правилам

В школе схема «преступление–наказание» давно прописана: провинности – малые и большие – всегда осуждаются, виновные призываются к ответу, а пострадавшей стороне достаются горькие воспоминания. Другими словами, обычный административный вариант реагирования на конфликт не предусматривает примирения.

Возможно ли оно? Практика говорит «да»: встроенная в систему школы специализированная служба гасит конфликтные и криминальные ситуации, превращая противостояние конфликтующих в их примиряющий диалог.

В апреле в трех школах Волгограда начнут действовать детские службы примирения. Президента Волгоградской региональной благотворительной общественной организации Клуб «ЮНЕСКО» «Достоинство ребенка» Ирину Маловичко для разговора застать нелегко: для школьных команд, пожелавших принять участие в проекте по детским службам, она проводит обучающие семинары. В перерывах между ними мы и встретились...

– Программы примирения противоречат существующей ныне карающей системе. Как вы думаете, легко ли они приживутся у нас?

– Ювенальная юстиция, то есть система отправления правосудия в отношении несовершеннолетних, существует во всех развитых демократических странах, включая Америку и европейские государства. Была она и в России с 1910 по 1918 год, а потом ее «свернули» и до сих пор не восстанавливали. Сегодня целый ряд общественных организаций прилагает большие усилия, чтобы восстановить эту систему в России.

Ювенальная юстиция ориентирована не столько на классический подход «наказать», сколько на восстановительный. Мы понимаем, что если правонарушение совершили дети, то ответственность в немалой степени лежит на социуме: что делали с ребенком, как нужно его было «плющить» многие годы, чтобы он к 12–14 годам пришел к насильственным действиям? Поэтому главный вопрос ювенальной юстиции – развертывание реабилитационных программ.

Внутри этих программ есть несколько направлений деятельности, которые касаются работы с условно осужденными и с детьми, уже осужденными и находящимися в местах лишения свободы. Также есть более ранняя степень воздействия, когда конфликт произошел, но правонарушитель признает свою вину. В такой ситуации мировой опыт показывает, что можно достичь равновесия между правонарушителем и жертвой «заглаживанием» вреда. Многие пострадавшие говорят: «Да передо мной хотя бы извинились...» Однако даже извинение организовать не так-то просто, не говоря уже о полном примирении. Для организации подобного взаимодейстия разработаны специальные программы.

В будущем их предполагается развернуть при детских судах, причем в большом масштабе (детские суды – обязательный компонент ювенальной юстиции – имеют специализированных судей и специализированных социальных работников, которые обеспечивают дальнейший маршрут ребенка в восстановительной системе). Такой опыт есть в Москве, в Великом Новгороде, Карелии и др. Много в этом направлении делает Межрегиональный общественный центр «Судебно-правовая реформа». В Волгограде подобного опыта не было, и наша организация, знакомясь с опытом в России, решила привлечь программу на волгоградскую землю. Для этого мы разработали проект и привлекли внимание общественности, нашли финансирование (нас поддержало посольство США по программе малых грантов).

Но мы начали не с судов, потому что в Волгограде ювенальных судов как таковых нет, хотя движение в эту сторону и ощущается: сейчас выделены судьи, которые получают специализацию, и вполне возможно, что следующим шагом будет организация таких служб при детских судах.

– Но вы, насколько я знаю, пришли с этим проектом в школу?

– Мы обратились к нижнему, «почвенному», звену – школе. Службы примирения можно организовать где угодно, где есть дети. А тем более в школах: дети здесь собраны вместе, социальные работники и комиссии по делам несовершеннолетних взаимодействуют со школами и прекрасно знают правонарушителей. Есть еще более низкий уровень – профилактический: еще нет серьезного правонарушения, но есть детский конфликт, неблагополучие ребенка. Это тоже входит в сферу деятельности программы примирения.

В школах это устроено следующим образом. Как правило, в школах всегда работает человек, который занимается детскими конфликтами, – заместитель директора по воспитательной работе или социальный педагог. В Волгограде комитетом по образованию совместно с нашей организацией введена должность «уполномоченный по правам ребенка в школе». Уполномоченный избирается детьми из тех работников школы, кому дети доверяют. Это педагоги-предметники или педагоги дополнительного образования. Сотрудников администрации почему-то почти не выбирают...

Также в школе есть какой-то орган детского самоуправления (совет из старшеклассников или глава президентской республики). Из него тоже отбирается актив детей, желающих принимать участие в работе этой службы и пользующихся определенным доверием детского коллектива. Обычно это старшеклассники, начиная с 8-го класса (11-классники как очень занятые в службу не привлекаются).

Так вот уполномоченный и орган детского самоуправления – два лица, которые отслеживают ситуацию в школе по части мирного жительства. Они обучаются проведению примиренческих встреч. В первую очередь, конечно, – взрослый. Мы его готовим к роли ведущего детской службы примирения. Он изучает, что такое восстановительное правосудие, психологические компетенции ведущего детских служб примирения, и организует практику: к нему стекается информации от детей и педагогов о конфликтах в стенах школы и от комиссии по делам несовершеннолетних, если ребенок совершил правонарушение вне образовательного учреждения, – в общем, он лучше всех знает ситуации серьезного детского неблагополучия, конфликтов с законом; потом он с детьми-волонтерами организует проведение примиренческих встреч.

Сама процедура примирения длится час-два. Правда, ей предшествует предварительная работа. Начинается она с выявления случая, его анализа – иногда обе стороны считают себя пострадавшими; выявляется, кто вовлечен в конфликт; а потом начинается самая тщательная работа – встреча с каждой стороной в отдельности. Разговор идет по определенному алгоритму. Он предполагает не увещевания, а выяснение, что произошло, глазами всех сторон, и мнения, надо сказать, бывают взаимоисключающие. Дальше устанавливается, готов ли человек решить вопрос миром. Если это так, то назначается примиренческая встреча.

Часто жертвы поначалу отказываются приходить на примирение, потому что правонарушитель предполагает выгоду для себя от этой процедуры, например ждет смягчения наказания, а жертва этого категорически не хочет. Но когда пострадавшему объясняют, что после встречи, возможно, он не так остро будет переживать произошедший конфликт и жизнь, вероятно, продолжится в прежнем русле, соглашается выслушать другую сторону.

Затем с конфликтующими сторонами (включая пришедшие вместе с ними группы поддержки) обговаривают поведение в рамках этой процедуры: просят высказываться по очереди, обойтись без оскорблений. Важно, что у любого участника остается возможность в любой момент уйти.

Далее по очереди высказываются обе стороны. Для них существуют 3–4 основных вопроса: что произошло, что ощущал при этом... Подчас открываются совершенно не те мотивы, которые можно было бы предположить; пришло ли раскаяние; и что можно сделать, чтобы вред и неприятные ощущения загладились.

Потом им предлагается между собой обсудить варианты заглаживания вины. Что особенно важно: не с ними работают, а они сами решают вопрос.

В 99 процентах эта процедура срабатывает, потому что она добровольная. Никто не мешает остаться в прежней системе и пройти через наказание судом и т. д. Кто согласился участвовать в диалоге – тот скорее всего готов примириться.

– Сейчас в большинстве школ есть психологи, в чьи функции входит работа с конфликтами. Ведущие детских служб примирения заменяют их или дополняют?

– Это немного разные вещи. Психолог работает в другом ключе: беседует с правонарушителем, использует увещевания – и, кроме того, не приглашается к разговору пострадавшая сторона. Дети слушают взрослого через барьер, поэтому по факту мы видим, что с психологами такого рода проблемы решаются хуже. Но психолог, слегка переучившись, вполне может быть ведущим. Та же самая сложность и с педагогом школы, который избран в ведущие службы примирения. Для школьных учителей привычна функция поучать, и встать в нейтральную позицию им очень трудно: нужно уметь задавать вопросы так, чтобы они заранее не предполагали ответ; уметь слышать ребенка; помочь ему разговориться; удержать в рамках, чтобы эмоции конфликтующих не «перехлестывали». Ни у психолога, ни у педагога это не получается без специальной подготовки. На семинарах мы обязательно повышаем психологические компетенции, а еще даем теоретический материал и проводим ролевые игры.

– Допускаете ли вы, что педагог, согласившийся с выбором детей и возглавивший службу примирения, не справится со своими обязанностями?

– Мы все пробуем что-то делать. Конечно, не всегда удачно. Если у человека что-то не получится, то в школе все станет так, как было до этого. Хотя, бесспорно, жаль...

– Ирина Сергеевна, вы уже знакомы с опытом в других городах. Конфликты поддаются классификации или они очень разнообразны?

– В основном встречаются конфликты нескольких уровней.

Конфликты детей между собой: что-то отняли, побили, обозвали, унизили...

Есть ссоры между детьми и учителями. Очень трудна серия конфликтов, когда учителя стойко не принимают тех или иных детей, особенно если дети в чем-то заслуживают такого отношения.

Возникают конфликты, когда ребенок регулярно не посещает школу. Заинтересованность проявляют родители и учителя. Проводится семейная примиренческая встреча. Такие встречи помогают и при стойких конфликтах в семье, которые «озвучиваются» ребенком: «Не пойду домой!»

И конфликты с так называемыми третьими лицами: хулиганство совершено вне школы, но сведения попали в милицию или просто стали кому-то известны. Классический пример. Ребенок произвел ложный вызов пожарной команды. Довольно серьезное правонарушение, а если при этом поджигался еще мусор во дворе, то это вообще судебное дело. Решением при проведении примиренческой встречи может быть предложение пожарной службы на месяц взять себе ученика стажером, приходящим к ним после школы. Ежедневно ему придется видеть пожарных, возвращающихся с тяжелых заданий, он оценит их отношение к работе. И можно с уверенностью сказать, что больше никогда этот подросток без причины не вызовет пожарную команду.

– Успели ли вы ощутить интерес директоров школ к службам примирения?

– То ли сейчас время такое конфликтное, но стоило нам дать первую информацию о том, что есть технологии восстановления более гуманных отношений между конфликтующими сторонами, мы ощутили стойкий интерес. Тут же отозвались Комитет по образованию, Комитет по делам молодежи, Комитет по делам семьи и институты, готовящие социальных работников и психологов.

От директоров волгоградских школ мы тоже получили широкий отклик. Все школы, с которыми мы заключили договор, вошли в проект сознательно. Администрация должна быть заинтересована в такой работе – без этого не будет никакого толку.

Беседовала Инна АЛЕЙНИКОВА