Правовое мифотворчество и его последствия

В Федеральном законе “Об образовании” редакции 1992-го и 1996-го годов были вполне стройно и цельно реализованы взгляды и потребности или, скорее, демократические идеалы интеллектуальной элиты новой России. Этот закон признается до настоящего времени самым демократичным из подобных во всем мире.

Однако его лучшие постулаты – о гуманистическом, личностно ориентированном характере образования, автономии школы, высоком социальном статусе педагога, общественном управлении образованием – так и не смогли стать реализованными в реальной правоприменительной практике. Мало того, большинство аналитиков отмечают всплеск, натиск бюрократического реванша на отдельных, удачно реализовавших эти положения участников образовательного процесса. И сейчас все административные контрпродуктивные начинания, несмотря на то что они противоречат положениям этого закона, корпорация чиновников оформляет сначала в виде т.н. экспериментов, а затем попросту ставит общество перед фактом. Причин этому видится несколько:
– Во-первых, недальновидность законотворцев, которые тешили себя известными с XVIII века иллюзиями французских просветителей по поводу того, что с помощью хороших законов можно преобразовать общество.
– Во-вторых, не была изменена структура управления системой образования. Не была произведена “административная реформа в образовании”. Внешкольные образовательные администраторы, как корпорация чиновников с обособленными от отрасли и общества интересами, сохранили себя в неизменном обличье душителей инициатив, а также как мощное лобби. Логика административных отношений в принятом законе об образовании представлена следующим образом: власть определена как хороший, добрый надсмотрщик, покровитель разрешенных преобразований, а не как партнер. К огромному сожалению, нам от советских и более глубоких исторических традиций России досталось превратное представление о государстве, о власти, – оно либо враг, либо добрый барин. Источником свободы в образовании в период принятия общих редакций закона были позиционированы не гражданское общество и общественный договор, а воля немногих хороших руководителей, недолго удержавших руководство отраслью.
– В-третьих, этот закон оказался преждевременным для гражданского общества и каждого из участников образовательного процесса. (Впрочем, наше общество, по-видимому, никогда не будет готово к реформам.) По меткому выражению, приписываемому адмиралу Невельскому, освобожденный раб – это еще не хозяин. И для того чтобы родители были готовы стать частью гражданского общества и в гражданственном духе вместе со школой участвовать в воспитании детей, должно вырасти как минимум два поколения непоротых дворян. Общество не смогло взять и переварить даже малую толику в одночасье дарованной ему свободы и суверенитета, в том числе в области образования.
А сохранившая себя власть совсем недолго гордилась тем, что, подобно известному герою М.Е.Салтыкова-Щедрина, даровала своим подданным “право дышать”.
Незыблема формула Карла Маркса: “Право есть концентрированное выражение политики, а политика, в свою очередь, есть концентрированное выражение экономики”. А гражданин, как член гражданского общества, – это прежде всего экономически самостоятельный и дееспособный субъект. С точки зрения цивильного права, граждане – это физические лица, имеющие средства на оплату госпошлины и оплату гонорара адвокату, а не жалобщики. Поэтому инициированное непродуманными экономическими реформами общее обнищание населения вызвало у них нежелание участвовать в управлении и школой, и страной в целом. Кроме того, эти процессы породили иждивенческие настроения, в том числе у родителей по отношению к школе. Общество и так в значительной мере было развращено 70-летней бесплатностью образования, разучилось платить за образование как деньгами, так и соучастием в управлении. На извечный русский вопрос – халявщик или партнер, большинство населения выбрало первое. В связи с чем почти безболезненно для себя партия власти под разговорчики о любви к школе уже 10 лет игнорирует норму Закона «Об образовании», обязывающую выплачивать учителю заработную плату не ниже, чем среднюю по стране.
В связи с чем неизбежно большинство директоров и учителей, перед которыми стоял выбор, пользоваться ли дарованными возможностями переорганизации педагогики на личностно ориентированную, приняли сторону власти и снова облачились в мундиры. У них просто не оказалось того второго, родительского берега, к которому можно было прибиться. Несмотря на то что внутрисистемный и внутришкольный ресурс развития образования очевидно исчерпал себя, школе не удалось “достучаться” до родителей, получить у них поддержку. И чтобы появилась обратная связь, сама же школа должна прежде всего воспитать родителей как своих партнеров. На это уйдут годы и десятилетия.
Образовательная сфера регулируется сейчас совокупностью норм, часть которых лежит в публично-правовой сфере – это отношения между бюджетами различных уровней, органами управления образованием и школой; в частно-правовой, гражданской – это отношения между школой, родителями и детьми.
Образовательное право сейчас остается административным, а не гражданским – как по сути, так и по содержанию. Административная составляющая в нем несравненно весомее и масштабнее, чем цивильная.
Преподавательское сообщество тоже должно измениться – преодолеть манию педагогического величия. Нередким явлением среди учителей остается пренебрежение к потребностям родителей. А между тем родители не только в состоянии вылечить учителей от их заблуждений в отношении критериев оценки педагогического труда, но они являются единственными возможными целителями этого недуга. Но сначала школа должна преодолеть потребительское отношение к самой себе родителей. Дети остаются, с одной стороны, заложниками сложившейся “нестандартной” ситуации в образовательной системе, а с другой – тем связующим звеном, через которое школа может сделать из родителей партнеров и всесильных покровителей.
Пока же образовательная реформа – это не область массовых попыток внедрить лучшие принципы отношения школы с властью и детьми, а сфера героизма отдельных энтузиастов. Большинство же школ и учителей, имеющих высокий педагогический потенциал, в настоящее время уходят в сферу полулегального сервиса. Если же директор попытается перевести наиболее выгодные учреждению положения закона в нормы устава и иные локальные нормативные акты, то школа станет мишенью и вопрос смены в ней руководства либо ее закрытия – только вопрос времени: ее все равно задушат – рано или поздно.
Кроме того, школа – это по сути консервативный институт, и отдельные управленцы напрасно питают иллюзии о возможности создать островок мнимой и недолгой свободы в своей школе. Позитивный опыт немногих “успешных” создателей академической автономии школ и харизматика их руководителей свидетельствуют о том, что они шли к этому годами не через умение в суде или на митингах отстаивать свои права, а через тщательное и кропотливое возделывание единства с родителями. И есть опыт иных школ, вставших на путь сутяжничества и имевших при этом министерскую поддержку, но тем не менее не достигших взаимопонимания с родителями и в итоге потерпевших поражение.
Способами митинговой демократии и тяжб в суде проблем школы не разрешишь. Российские, а по сути советские судьи тоже учились в советской школе, в связи с чем зачастую руководствуются при разрешении публично-правовых споров “телефонным” правом. Это мнение в том числе члена Конституционного Суда Э.Аметистова.
По данным официального доклада о положении прав ребенка Уполномоченного по правам детей в городе Москве, за прошлый год судами допущено около 20 процентов нарушений прав детей. “У граждан совершенно обоснованно складывается твердое убеждение в том, что протекционизм и коррупция лежат в основе механизма принятия судебных решений” (цитата из этого документа).
В последние годы в России проведены наконец-то пенсионная реформа, реформа в медицинском обеспечении. Но реформу в образовании провести невозможно без участия общества. Общественная ценность образования, права на развитие человека не менее значимы, чем социальная ценность права на пенсию или на медицинское обеспечение. Это основная ценность человеческой личности, такое же неотъемлемое право, как и право на жизнь.

Дмитрий РАСТИМЕШИН