Сельская школа сквозь призму российской цивилизации

Среди несметного множества больших и малых событий, сопровождающих «предновогоднее» пробуждение отечественного образования от летней каникулярной паузы, мы произвольно выбрали образовательную ярмарку «Сельская школа», работавшую на базе физико-математического форума «Ленский край» в селе Октёмцы в тридцати километрах к югу от Якутска. Показалось очень интересным и то, что Якутия, и то, что в таком удивительном месте, и то, что участники – учителя и школьники из самых дальних улусов. А главное – представился живой повод еще раз вернуться к «вечному» вопросу о соотношении городского и сельского начал в нашей образовательной политике и практике. И вот из калейдоскопа презентаций, выступлений и впечатлений трех жарких августовских дней сложились предлагаемые вашему вниманию размышления-рассуждения.

Урбанизация не завершена

В эпиграфе ко второй главе «Евгения Онегина» Пушкин гениально перевел восклицание Горация «O rus!» («О деревня!») как «О Русь!». Видимо, изящество такого каламбурного противоречия тогдашний читатель вполне мог оценить по достоинству: он «знал довольно по-латыни», чтобы правильно понять и реальное значение цитируемого слова, и смысл авторской «подтасовки» – тем более что Россия 20-х годов XIX века была действительно исключительно «деревней». По-городскому жило не больше трех процентов населения.

Как на настоящей ярмарке, каждая школа имела свое «торговое место», где можно было выставить товар лицом. Тилейская средняя производственно-экономическая школа приглашает «покупателей»

Этот шутливый эпиграф, однако, приобретает неожиданно глубокий смысл, если задуматься над степенью его актуальности в наше время, особенно в дискурсе образования. Да, за минувшие с момента написания второй главы сто восемьдесят лет страна во многом разительно изменилась, в чем-то, наверное, до неузнаваемости. Во всяком случае, городское население численно давно уже доминирует над сельским. Но перестала ли Россия быть «сельской» настолько, чтобы можно было игнорировать это «измерение» ее сегодняшней цивилизации?
Ответ, кажется, не вызывает сомнений: нет, Россия не перестала быть сельской. И именно поэтому ее система образования работает над проблемой «образование на селе». Очень интересно разобраться, в чем же состоит эта проблема в гигантской стране, считающейся одной из самых развитых в мире, стремящейся войти в клуб постиндустриальных информационных держав, но до сих пор не завершившей ни урбанизации (как образа жизни), ни, следовательно, модернизации (как превращения традиционного аграрного общества в индустриальное с точки зрения трансформации системы хозяйства, технического вооружения и организации труда). Сравним: сегодня в России городское население составляет чуть более 41%, в США 75%, в Германии 79%, в Великобритании – 90%. С другой стороны, в Африке – 32%. Для полноты картины напомним еще пару цифр: непосредственно в сельскохозяйственном производстве США занято 4% населения. Они дают объем продукции, которого достаточно, чтобы прокормить 120% своих сограждан. Ни в одной развитой стране мира проблемы «образование на селе» не существует. И не потому, что они богатые: такой проблемы там не может существовать в принципе.

Три взгляда изнутри и снаружи.
Первое противоречие

Чаще всего проблему образования на селе сводят к решению чисто ведомственных задач – управленческих, кадровых, материально-финансовых. Несомненно, для этого есть все основания. По многим позициям положение дел по этим направлениям действительно катастрофическое. При всей относительности (лукавстве) нашей официальной статистики, даже она рисует картину беды. Во многих деревнях речь идет о полной социальной деградации сельского населения, и нищая, убогая школа лишь усиливает трагический аккорд.

Проект «Улица мастеров» школы из села Соттинцы был признан одним из самых интересных на ярмарке. Как было бы замечательно, если бы в каждом селе не только Якутии, но и всей России появилась такая улица!

Не будем приводить широко известные данные о количестве аварийных школьных зданий, числе учительских вакансий и других фактах этого ряда. Представим, напротив, что все эти трудности преодолены и сельские школы по важнейшим характеристикам неотличимы от «нормальных» городских. Не случалось ли вам, сделав такое допущение, приходить к парадоксальному выводу, что в таком случае социальная деградация села еще более возрастет?
Впрочем, и без этого почти фантастического в сегодняшних условиях допущения «логика парадокса» срабатывает безукоризненно. В самом деле. Многочисленные беседы с директорами и учителями успешных сельских школ, с руководителями муниципальных администраций вновь и вновь убеждают в, мягко говоря, неоднозначной, а нередко и откровенно негативной роли образования с точки зрения демографических и социально-культурных перспектив развития села: чем лучше работает сельская школа, чем больше ее выпускников поступают в вузы, тем более оскудевает село активными, умными, образованными людьми. Они не возвращаются.
Таково первое принципиальное противоречие, действительно делающее образование на селе государственной проблемой.
У великого историка Плутарха, покинувшего мир девятнадцать столетий назад, есть одно высказывание, которое смело можно было бы поместить на самом видном месте в каждой сельской школе: «Что до меня, то я живу в небольшом городке и, чтобы не сделать его еще меньше, собираюсь жить в нем и дальше».

Учебный корпус Физико-математического форума в селе Октемцы, где проходила ярмарка. Попав сюда, все ее участники стали мечтать о времени, когда такими будут все сельские школы Якутии

Согласитесь, в этих простых и трогательных словах целая жизненная установка. Ее суть, на мой взгляд, в чувстве колоссальной личной любви-ответственности за то место, где ты родился и живешь, в стремлении сделать его лучше, чем оно было, когда ты фактом своего рождения его застал. Это совершенно особая, можно сказать интимная, любовь к действительной родной земле, родной природе – в самом прямом, натуральном, а не метафорическом, как у городских детей, смысле слова. Трудно, видимо, возразить на утверждение, что нынешнее оскудение российской деревни в определяющей степени связано с утратой народом этого чувства к земле-матери, особенно если под народом понимать не только самих сельских жителей, но и тех горожан в третьем-четвертом поколении, которые со своих «городских» государственных должностей принимают решения «о дальнейшем социально-экономическом развитии села».

Второе противоречие

Впрочем, будем справедливы, картина отнюдь не так однозначна. Поезжайте, например, в Татарстан, в тамошнюю деревенскую глубинку, и посмотрите вокруг себя широко открытыми глазами. Что до меня, мне показалось, что я попал в другую, почти сказочную страну. На что сразу обращаешь внимание – поразительная (так и хочется сказать – немецкая) чистота и опрятность домов, подворий и улиц. Все в зелени и цветах. Изобилие домашней, особенно водоплавающей птицы: из-за мельтешения крыльев в прудах буквально не видно воды. Ко всем родникам и колодцам ведут каменные или деревянные мостки и ступени, а сами они украшены «малыми архитектурными формами» в виде минаретов, увенчанных полумесяцем. Действительно тучные стада на действительно тучных пастбищах. И что самое-самое важное – это великое множество ухоженных, приветливых и социализированных детей (прошу прощения за это стилистически выбивающееся слово). Думаю, нет необходимости объяснять, какие школы в таких деревнях, у таких родителей, для таких детей. Это заботится не правительство – это заботится сам народ, чувствующий себя здоровым организмом. И здесь дети уезжают учиться в город и не возвращаются, но никакой трагедии не происходит, потому что на селе нормально действует тройной фактор – культурно-экономико-демографический. Причина, по которой культурный аспект поставлен на первое место, будет объяснена специально.

Играть в футбол на берегу реки и споткнуться о бивень мамонта – такое возможно только в Якутии. Ученики Покровской улусной гимназии со своей уникальной палеонтологической находкой

В чем же дело? Почему в одной и той же стране, в одних и тех же, казалось бы, социально-экономических и правовых обстоятельствах столь противоречивы и пестры проявления живой жизни? Думаю, потому, что страна наша цивилизационно не гомогенна и на переживаемом сложнейшем историческом этапе каждая из национальных культур (культурных традиций) реагирует на эти обстоятельства по-разному. Огромная роль принадлежит, конечно, политикам, выражающим (или не выражающим) эту реакцию в форме управленческих решений и действий, но эти решения и действия не приводили бы к тем или иным конкретным результатам, если бы не опирались прежде всего на культурный потенциал народа. (Обратное верно: если принятые решения на этот потенциал не опираются, «японского чуда» не происходит.)
В стране, ни один народ которой (включая и самый крупный) исторически (то есть естественно, в ходе своего собственного развития) не изжил полностью «аграрного компонента» своей культуры и в этом смысле сохраняет «традиционное мышление», государственная политика – и образовательная в особенности – не может игнорировать этот фактор без риска заставить свою цивилизацию «работать на разрыв».
И в этом – второе принципиальное противоречие, делающее образование на селе государственной проблемой.

Третье противоречие

В мировой культуре широко известен кольцеобразный образ змеи, заглатывающей себя с хвоста. Он может трактоваться как символ круговой замкнутости причинно-следственных связей, когда уже невозможно сказать, что в возникшей ситуации первично, а что вторично. Попытки разомкнуть этот порочный круг извне постоянно оказываются тщетными: кажется, будто какая-то неведомая сила нейтрализует инновационный импульс, возвращая процесс к исходной точке или даже усугубляя его. Именно для таких случаев еще древние придумали имя «ordo rerum» – «порядок вещей». В конечном счете он сводится к циклическому воспроизведению людьми неких порой даже не осознаваемых ими поведенческих стереотипов в рамках определенной системы социально-культурных ценностей, которые воспринимаются как «свои», «родные», «искони присущие» и нарушение которых вызывает чувство глухого страха, невидимой опасности, тайной агрессии «чужих».

Это свойство любого традиционного общества, «запрограммированного» на консервативное воспроизведение самого себя. Высокая степень сопротивляемости всему, что грозит деформировать «порядок вещей», есть одновременно и сильная, и слабая его сторона. Сила – в огромной устойчивости внутренних скреп, прежде всего ментальных. Слабость – в негибкости, фундаменталистской «упертости», в неготовности к мягкой реформируемости изнутри.
Здесь уместно воспользоваться научным определением традиционализма. Вот, например, какова дефиниция, даваемая ему «Новейшим философским словарем» (2001 год): «Традиционализм – доктрина или идеи, направленные против современного состояния культуры и общества и критикующие это состояние в связи с его отклонением от некоего реконструированного или специально сконструированного образца, который выдается за исторически изначальную, а потому идеальную социокультурную модель».
Обратим внимание в этом определении на ключевое для нас слово «современный» в словосочетании «современное состояние культуры и общества». Из контекста понятно, что это слово употреблено в значении «прогрессивный, лучший, передовой, правильный». Давайте не станем спорить. Есть много оснований считать, что современный (имеется в виду, как правило, так называемый западный) мир отнюдь не «прогрессивней» античной, или средневековой китайской, или древнеегипетской цивилизационной модели и что сама идея «прогресса» в истории человечества глубоко ложна. Просто согласимся, что человечество, кажется, действительно становится единым – или по крайней мере активно взаимосвязанным – информационно, экономически, транскультурно, а также, так сказать, персонально-туристически (чрезвычайно важный, надо признать, фактор!). Экологические, демографические, глобализационные и другие подобные процессы объективно потребуют (и уже требуют!) выработки «нового мышления» – хочется назвать его космополитическим. Но было бы роковой ошибкой думать, что это «общечеловеческое» мышление отменяет (или должно отменить) другие «мышления», третируемые как архаические, несовременные, отжившие и т.д. Напротив, все они, как «водопровод, сработанный еще рабами Рима», продолжают жить и участвовать в современном «порядке вещей», но не впрямую, непосредственно, а в некоторой превращенной форме.
В философии есть восходящее к Гегелю понятие «снятие». Это преобразование, в котором наличные формы или принципы устраняются, отрицаются, но вместе с тем сохраняют, удерживают свое значение как подчиненные моменты новой целостности или системы. Гегель подчеркивал, что снятие характеризует возникновение нового единства, достижение более высокой ступени развития.
Необходимы, таким образом, не противопоставление «современного состояния культуры и общества» традиционному, не тотальное отрицание первым второго, а организация цивилизационного диалога между ними, достижение нового качества самосознания нынешнего носителя традиционной культуры, при котором оба эти сознания интегрируются в органическое новое целое, сохранившись в нем в снятом виде.
И тут мы подошли едва ли не к самому глубокому пласту нашей проблемы. Исторически сложилось так, что абсолютное большинство народов Российской Федерации дожило до наших дней как народы аграрной культуры, как народы по преимуществу, а многие и абсолютно сельские, практически не имеющие в своем составе сколько-нибудь заметной городской страты. Но это значит, что проблема сельской школы для них равна проблеме национальной школы вообще – никакой другой системы образования, кроме «сельской национальной», для них просто не существует и существовать не может. Разъяснение этих двух качеств – «сельская» и «национальная» – означало бы для них цивилизационную катастрофу, полную утрату собственной этнокультурной идентичности. Но именно это сегодня и происходит.
И здесь – третье принципиальное противоречие, делающее образование на селе государственной проблемой. Более того, в этом случае речь идет уже действительно, без преувеличения, о жизни и смерти целых народов как уникальных культурно-исторических феноменах мировой цивилизации. И очень горько сознавать, что добровольным исполнителем приговора выступает государственная система образования.

Новое образовательное мышление

Сельской школе вообще, национальной сельской школе в особенности нужны не просто новые учебники и учителя – ей нужны другие учебники и учителя.
Но в этом смысле другие учебники и учителя нужны всей нашей школе. Неуспешность всех предпринимавшихся попыток модернизации России, начиная с Петра I и кончая советской эпохой, объясняется в конечном счете игнорированием российского «порядка вещей», невниманием к тому, казалось бы, очевидному факту, что наша страна культурно гетерогенна, даже полицивилизационна. Ее многомерное культурно-цивилизационное пространство, в том числе и пространство образовательное, нельзя обуть в башмачок на одну колодку. Паллиатив в виде трехкомпонентной структуры содержания образования создает лишь иллюзию решения вопроса – насколько можно судить на экспертном уровне, реальным социально-культурным результатом общего среднего образования не удовлетворен никто. Ничего не изменится в этом отношении и с введением (вернее, с реанимацией) профильности в старшем звене школы – это совсем о другом.
Образование не выполняет своей главной системной задачи: оно не дает государству и обществу культурных граждан, в массе своей способных и готовых к сознательному, ответственному социальному творчеству. Ресурс народной культурной традиции в большинстве случаев давно исчерпан (не без усилий со стороны прежнего государства и его образовательной политики). Сегодня нужно новое образовательное мышление государства и новое образовательное мышление общества: найдя баланс интересов, они выработают наконец общенациональную «россиесообразную» образовательную политику.

Эпилог

Разноцветные суперсовременные здания «Ленского края» (сейчас достраиваются химический корпус и обсерватория) расположились у самой околицы большого старого якутского села – распластанного на гигантском заливном лугу, утопающего в пыли серого поселения, без единого дерева и цветочка. Они смотрят окнами друг на друга – традиция и современность. Село существует с XVII века, «Ленский край» – с 1999 года. В селе рождаются, живут и умирают, в учебном комплексе – пребывают: приехал, прошел подготовку-стажировку, уехал. В селе – традиционные якутские крестьяне, в комплексе – будущая якутская научно-техническая элита, интеллектуалы. Над ними всеми – бездонное небо, вокруг – безграничный простор...
– Интересно было бы побывать здесь лет через сто, – говорили, разъезжаясь, участники ярмарки «Сельская школа».

Владимир БАЦЫН