Симон СОЛОВЕЙЧИК

Школа или фабрика абитуриентов?

В большинстве стран уже случилось то, что нам только угрожает: там хорошее образование дают частные школы, а в общеобразовательной занятия идут на крайне низком уровне. Вот эти школы и сравнивают с нашими и говорят потом, что наше образование лучше. Но при этом умалчивают, что оно, это лучшее образование для немногих в классе, дается ценой унижения для многих – для тех, кто не способен воспринять почти вузовскую программу.
Но унижение, испытанное в юности, унижение, через которое проходят 3/4 вырастающих людей, никогда не забывается. В прошлом веке очень боялись полуобразования. Все крупные деятели русского образования боялись гимназии, которая не учит, но выпускает недоучек с аттестатами. Все зло раньше видели не в темных, неграмотных людях, а в недоучках, и революцию в нашей стране в конечном счете совершили именно недоучки.
Но вот таких недоучек, которые после школы никогда не берут в руки книгу, которые, отсидев за партой 11 лет, не получили никакого образования, – именно таких недоучек и выпускает наша школа в массовом порядке. Мы прячемся за спинами отличников, мы кричим на всех углах о победах наших детей на олимпиадах, мы гордимся тем, что наших ученых охотно приглашают в американские университеты. Как бы само собой получается, что наша школа – лучшая в мире. Но может быть, уточнить? Может быть, у нас лучшие в мире отличники?
Но отличники и медалисты – это лишь малая часть школы.
Проблема эта всемирная. Здесь великое противоречие между тем, что образование в наше время необходимо каждому, и тем, что школа не способна каждому его дать. Пишут, что есть какие-то специалисты по новым технологиям в образовании, но я про них ничего не слыхал, если не считать нескольких учителей-новаторов.
Никаких новых технологий, которые позволяли бы обучать по сложным программам решительно всех, в мире нет.
Американцы пошли по такому пути: они создали огромное количество так называемых штатных университетов. Срок обучения – всего 2 года, и поступить в такой университет может практически каждый, а если ты хочешь учиться в университете своего штата, то сможешь поступить даже и с двойками в аттестате. Таким образом, ученики получают реальную надежду на колледж, реальный стимул для учения в школе, и это в какой-то степени снимает напряжение, хотя недоучившихся, покинувших школу очень много.
По-другому поступают в Германии. Там делят детей на тех, кто просто окончит школу, и на тех, кто собирается поступать в институт. Два этих потока сосуществуют в одной школе. Утверждают, что ученик из потока для слабых при желании может перейти в поток для сильных. На практике это случается редко. Получается то, что называется тупиковой школой. Наша педагогика очень гордится тем, что у нас нет тупиковых школ. На самом деле шанс поступить после школы в институт уменьшается с каждым годом. Надо ведь считать не количество поступающих, а шанс поступить для каждого. Число желающих поступить в университет у нас растет, потому что растет число элитарных школ, а общеобразовательные школы, как уже говорилось, становятся все хуже и хуже. Рассказывают, что в иных соседних с Россией республиках этот процесс уже полностью завершился: элитарные школы отделились, а обыкновенные дают откровенно плохое образование.
Всю жизнь я видел только один выход: распространять идеи передовых учителей. В дидактике Сухомлинского столько богатых идей, что если бы их восприняла каждая школа, то тем самым проблема была бы если не снята, то смягчена.
Но распространение передовых идей требует немалых денег. Как минимум необходимо, чтобы педагогические вузы сразу учили будущих педагогов работать по-новому. Но я не слышал о таком пединституте, где учат, например, работать по Сухомлинскому или но Занкову. Ко всем новым идеям наши теоретики относятся с подозрением и вникать в их суть не хотят.
Педагогика – кровавое дело. Кажется, ну что такого, ну плохо учатся, ну бездельничают. Но именно из таких вот бездельничающих и потерявших уверенность в себе подростков и вырастают преступники (хотя, конечно, бывает, что преступления совершают и бывшие отличники). Мы видим школу как школу успешных детей, поступающих в вуз, но не будем забывать, что это и школа будущих преступников. Каждая программа, которую не могут осилить дети, убивает чье-то достоинство, увеличивает шанс для роста преступности. То, что в вузах вводится стандарт, можно понять – в вузы идут по желанию, с отбором. Да и то сколько народу отсеивается.
Другое дело школьный стандарт для ребят, которые не в силах его освоить. С ними что делать? С ними как быть? Введите стандарт, и всякая уважающая себя школа начнет отделываться от слабых детей, не способных этот самый стандарт осилить. Вот где преступление-то!
Что же делать министру и министерству? Реформировать школу, делить ее надвое, как в Германии, нельзя. Наша школа больше никаких реформ не выдержит. Смиряться с процветающей процентоманией тоже нельзя: для учителей она мучительна, для учеников губительна. Прикрываться званием лучшей в мире школы тоже нельзя. Звание званием, но недоучек – тьма-тьмущая.
Десятый раз, вздохнув, спрашиваю себя, что же делать. Попробую ответить так:
– собрать всех умных педагогов (ну есть же в нашей стране таковые!) и вместе думать и думать над решением этой проблемы. Не сегодня, так завтра ее все равно придется решать;
– денег нет, но можно найти способы для всемирной поддержки тех немногих новаторов, которые умеют учить всех, для как можно более широкого распространения их опыта;
– и, конечно же, следует перестать тратить деньги на разработку стандартов среднего образования. Это деньги не на образование, это деньги на убийство детских душ;
– а самое легкое, не требующее никаких материальных затрат, – это просто помнить, что подготовка в вуз лишь одна из целей школы, что школа готовит в вуз лишь меньшую часть учеников, а другая, более значительная часть детей все-таки существует на свете, все-таки для чего-то они ходят в школу. Все-таки им жить.
Нет, я не даю советов. Давать советы министрам – самое пустое занятие. Тебя же и осмеют. Это не советы – это так, размышления.