Шалва АМОНАШВИЛИ:

"МЫ ЖИВЕМ ПРАВДАМИ, МЫ ЛЮБИМ ДРУГ ДРУГА"

В нашей газете появилась новая рубрика под названием «Светская беседа».
На ее страницах вы увидите интервью наших корреспондентов с известными людьми из области политики, образования, искусства, кино.
Нашим первым «светским собеседником» оказался великий педагог Шалва Александрович АМОНАШВИЛИ.

– Шалва Александрович, расскажите, пожалуйста, немного о себе.

– Трудно говорить о биографии. Она у меня особенная. К примеру, день рождения у меня 8 марта 1931 года. Детство было не совсем веселое. Началась война, отец добровольцем пошел на фронт, погиб в 1942 году. А мама занималась воспитанием двоих детей. Школу я окончил в 1950 году, потому что суровые годы войны не давали советским детям учиться.

– Как вас называли одноклассники?

– Иногда называли Амоном, сокращая фамилию. Иногда поэтом, ибо я писал стихи и печатался в грузинских газетах. Позже я понял, что поэт из меня никудышный. Я оставил это занятие и решил стать журналистом. Но тут пришла моя спасительница, специально назначенный для меня человек, – моя учительница Варо Вардиашвили. Она пришла в седьмом классе, меня тогда с трудом переводили из класса в класс, и помогла мне с русским языком, потому что учительница по русскому была противная женщина. Конечно, надо прощать. Ведь прошли годы, десятилетия с тех пор. И от себя я прощаю, но как простить от лица других школьников, которые тоже пострадали от нее, из-за того, что она так злобно относилась к нам?! И тут пришла Вардиашвили и сказала мне: «Слушай, а у тебя поэтический вкус, ты прекрасно пишешь...». А потом она попросила подарить ей сочинение. И я стал бегать по библиотекам, читать книжки, чтобы как можно лучше написать для нее сочинение. А однажды она подошла ко мне и шепнула на ухо: «Твои пятерки краснеют рядом с двойками». И, чтобы пятерки не краснели, я начал зубрить математику и другие предметы. Вот так я окончил школу с золотой медалью.

– Получается, что именно Варо Вардиашвили пробудила в вас интерес к учебе?

– Верно. Мне кажется, что она родилась для меня. Когда я смотрю на деятелей политики, культуры, которые учились со мной, до меня и после меня, я понимаю, что все они были под руководством Вардиашвили. Это известный историк Иван Джавахишвили, Иосиф Мунишвили – известный поэт, братья Тамаз и Отар Чиладзе – писатели.
Настала мне пора поступать в Тбилисский государственный университет. Поскольку я хотел быть журналистом, то
я и подал документы на этот факультет. Меня поздравили, сказали, что зачислен. Но на другой день мне возвращают мои бумаги, говорят, что это была ошибка: места для медалистов были заняты.
Сын известного режиссера Рендели подошел ко мне и успокоил: «Какая тебе разница, на какой факультет поступать?! Журналистом ты все равно станешь. Потому что журналистами могут стать и биологи, и физики, и химики – все! А вот востоковедом – не все!» Я спрашиваю: «А кто такой востоковед?» Он отвечает: «Будешь изучать историю Ирана, выучишь персидский язык...» Я махнул рукой и подал заявление. Приняли. Я начал изучать персидский. Мы переводили Омара Хайяма. (Шалва Александрович цитирует великого мудреца и философа на персидском.)

– А вы не могли бы перевести стихотворение?

– Я без чаши вина свое тело поднять не могу,
Я без чаши вина жить не могу,
Я рад той минуте, когда виночерпий говорит: «Еще одну выпей чашу». А я не могу.

Факультет я окончил, но со II курса начал работать в школе. Не потому, что хотел быть учителем, а потому, что надо было зарабатывать на жизнь. Райком комсомола направил меня в одну школу, ее директор подумал и сказал: «Ты еще сам мальчишка, а берешься учить своих ровесников. Тебя не будут слушаться». Потом меня обрадовали: освободилось место учителя в мужской гимназии № 7, которую я сам окончил. Конечно, сначала я испугался, думал, что меня не примут. Но ведь там работала и моя любимая учительница Варо Вардиашвили!.. Я решил пойти. И, как ни странно, директор встретил меня объятиями. Так я начал работать в школе. Я познал любовь к детям. Это особенный, удивительный народ. Если они полюбят тебя, то до конца жизни будут преданны. А если нет – то ничто не способно научить их любить тебя.

– Так ведь никто и не утверждает, что педагогика – это наука любви к детям...

– Педагогика не есть наука. Если мы усиленно будем обнаучивать педагогику, то получим скелет, голые технологии, формальность и бездуховность...

– Чему в принципе и учат в педуниверситетах?..

– Да. И религия не наука. Там надо верить. А где вера пропадает, остается факт. А в педагогике надо верить в детей. Такая педагогика открывается внутри самого учителя. Вы можете прочесть сотни книг, но они не сделают вас педагогом. Они просто помогут вам найти в себе педагога. Или не помогут. Педвузы оканчивают тысячи студентов, но учителями не становятся.
Для себя я открыл истину. Возможно, для вас она другая.

– Люди разные...

– Да, с разным опытом, разными взглядами на жизнь, разной истиной.

– Тогда можно сказать, что педагогика – дар свыше. Если представить нас всех песчинками в огромных песочных часах, то можно предположить, что кто-то переворачивает эти часы времени. И вот одна из тысячи песчинок становится учителем...

– Совершенно верно. Вы привели хороший образный пример. Педагогика – это дар свыше. Такая педагогика не двухмерная, а трех-, четырех-, многомерная. Ее знали классики: Сухомлинский, Ушинский, Макаренко.

– Но ведь бывает и так, что многие становятся учителями, не читая классиков педагогики.

– Я встречаюсь с разными учителями. Среди них – много целеустремленных, которые хотят знать и читать того же Сухомлинского. Мы должны черпать знания из высших источников. Например, из Нового Завета. Потому что еще в первом веке новой эры было признано, что первый педагог – это Христос. Хоть мы и учим детей, нам не дано знать, кем они станут в будущем. Это не от нас зависит. Если я был бы уверен, что это зависит от меня, я мог бы исковеркать судьбу этого ребенка и навязать свою судьбу. А ведь он пришел в этот мир со своей миссией. В каждом из нас заложена вселенская педагогика. Например, вы хотите ребенка, вы ждете его – это первая страница в педагогике. Ребенок родился – вторая страница. А если мать не хочет ребенка и всеми силами пытается избавиться от него, а ребенок все же рождается, – книга педагогики резко закрывается.

– Можно сказать, что воспитание – это абстрактная книга, которую мы либо открываем и читаем, либо держим на столе закрытой. А какие книги любите читать вы?

– В силу ограниченности своей жизни я выбираю, что читать. Я хочу и должен читать религиозные источники.

– Вы верите в Бога?

– Как сказал Эйнштейн: «Есть высшая сила, высший разум, до которого нам не дотянуться, который правит нами». Я верю, что есть вечность мира духовного и души человека. Иногда кажется, что после смерти душе предстоит прожить не менее сложную жизнь в пространстве. Вера – это сон, в который вы можете или поверить, или не поверить.

– Ходите ли вы в церковь?

– Часто хожу. Но разве храм Христа не должен быть у тебя внутри? А некоторые приходят в церковь и молятся напоказ. Я не люблю показухи.

– У Толстого в «Воскресении» описывается такой эпизод. Священник читает проповедь заключенным, среди которых и Катюша Маслова, и предлагает отведать крови и тела Бога – вина и хлеба. А после проповеди уходит за ширмочку и жадно съедает все оставшееся.

– Как вы сказали, люди разные бывают. Разные в среде учителей, в среде священников.
Я читаю много философских книг. Полюбил Бердяева. Его христианская философия для меня является основанием гуманной педагогики.
Я уважаю русскую философию и культуру. Люди по-разному смотрят на это. Некоторые даже скрывают, что их родственники живут в России. А ведь в нашей стране столько культурных памятников, столько картин, что они могли бы составить весь бюджет России на целый год.
Вместо того чтобы строить педагогику на российском наследии, мы завозим образовательные системы с Запада. Разве Россия не в состоянии, имея Достоевского, Толстого, Ушинского, Рериха, строить свою национальную школу? Школа – носитель духа нации, народа, государства. Если я потребую от россиян внедрить грузинскую культуру, все восстанут против меня. Школа – это не одежда, которую можно поменять. Это не колбаса, которую съедим – и все.
У России есть особенная черта – все чужое нам нравится больше, чем наше собственное. Какая у людей настройка? Что в Америке все хорошо, а у нас все плохо.

– А вы бывали в Штатах?

– Да, два раза. Третий раз не поеду! Не хочу. В тысяча девятьсот семьдесят первом году в Америке нам показали пять школ. «Эта школа без окон, потому что находится рядом с аэропортом; бункер есть на всякий случай». «Это детский сад – школа». А в тысяча девятьсот девяносто шестом году показывали то же самое. Я своим коллегам говорю: «Сейчас нас повезут в школу без окон». Действительно, повезли. Неужели в Лос-Анджелесе нет других школ? Хотя их можно понять. Когда-то Брежнев тоже показывал иностранцам избранные школы. А у американцев в некоторых школах разрешено даже физическое наказание. Что будет, если в России сложится подобная ситуация?..
Много есть школ, которым присвоены имена великих педагогов, но духа мыслителя там не существует. Например, школа Белинского. А спроси у детей: «Кто такой Белинский?» Никто и не знает. А у Белинского есть работы по педагогике. Несмотря на его гуманные педагогические идеи, ребенку в этой школе могут поставить двойку в понедельник, а заодно и еще одну на пятницу, ведь все равно скоро пятница.

– Неужели такое бывает?!

– К сожалению. А если это случается в сердце России – Москве?..

– Что бы вы хотели изменить в российском образовании?

– Я мечтаю увидеть на образовательном поле цветки – школы, носящие имена великих педагогов и следующие их идеям.

– Как вы считаете, мечты должны сбываться или пусть все-таки остаются всего лишь нашими мечтами?

– Если вы о чем-нибудь мечтаете, то оно обязательно сбудется – не сегодня, так завтра. Только надо верить чистым сердцем и не закладывать в мечту корыстные цели.

– А если на твоем пути возникают преграды?

– Сильнейшую цель облегчают трудности. А ангелы вечно помогают.

– Иосиф Бродский в одном из своих стихотворений сказал: «Не так прекрасны перемены, как наши хлопоты при них».

– (Смеется.) Это великая мысль, ради которой и стоило присудить ему Нобелевскую премию. А вообще, если бы мы не создавали себе проблемы, мы потеряли бы человеческий облик. В каждом из нас, во мне, в вас, заключен образ деяний и мыслей, которые присущи нам.

– Интересно, почему художники рисуют внешние портреты людей? Разве портреты душ нарисовать невозможно?

– Есть художники, которые мыслят четырехмерно. И поэты. Разве Пушкин двухмерен? У него глубина, которую нам предстоит еще понять. А Достоевский?..

– Вы говорили о Николае Рерихе. Как вы считаете, он относится к разряду многомерных художников?

– Конечно. На его картинах – горы, горы, горы. А ведь это не просто горы, а горы мысли. Образ человеческого высшего мышления, устремленность. А к чему стремление? К смерти?

– К бессмертию.

– Мы бежим к финишной черте, за которой и начинается бессмертие.

– А пока бежим, не замечаем, что у нас на лице – серая вуаль, через которую мир кажется грязным и мрачным…

– Пессимистами людей делает нынешняя жизнь в силу того опыта, который, в частности, мое поколение накопило в течение прошлых десятилетий. И от них никуда не денешься. Реальность тоже сложна. Как все-таки трудно раньше было говорить правду, а не говорить было тоже нельзя.

– Какая у вас правда?

– Есть правда и есть истина. Правда – это мера жизни. Моя правда может совпасть с вашей, а может и не совпасть. Все мы разные. У каждого правда своя. Если люди смогут понять друг друга, то в мире воцарится гармония... Я хочу вас понять, вы хотите меня понять – наши правды приближаются. А истина...

– Она одна.

– Верно. Истина – это высшая мерка, к которой мы все стремимся. Мерка человечности, любви, доброты. О любви сказано в Новом Завете. Но мы живем правдами. Мы любим друг друга. Я вас люблю.

– Я вас тоже люблю, Шалва Александрович.

– Иоанн Лественник (шестой век новой эры) описывает тридцать ступеней scale – школы, от латинского слова. Школа – это лестница, по которой взбирается наша душа. Кстати, тридцатая ступень – ступень любви. Если человек достигнет этой ступени, то он станет совершенным, он будет любить всех: и друзей, и врагов – всех без исключения. И всех прощать.

– А что бы вы не смогли простить?

– Я стараюсь прощать и не помнить зла, которое мне причинили.

– Есть ли у вас мечта?

– Я бы поехал в свою деревню Бушеты, которая находится недалеко от села Цинандали, и построил бы там школу. Школу, основанную на грузинской духовности, на философии Шота Руставели. Но, если честно, я реалист, а не мечтатель.

Беседовала Олеся ВОЛКОВА