Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Управление школой»Содержание №32/2000

Архив

РАЗГОВОР РЕАЛЬНОГО ПЕДАГОГА С ИДЕАЛЬНЫМ НАЧАЛЬНИКОМ

Борис ПИНГВИНОВ
Это будет воображаемый разговор. Учитель, много лет проработавший в школе, имеет возможность обратиться к идеальному начальнику. К такому, который мог бы все понять
и все сделать как надо.1 сентября я беру новый первый класс. Представим себе, что у меня – идеальный начальник. Что я попрошу у него, чего я хочу от него?

 

1. Неудачных детей нет.
 
Мне не нужно никакой селекции при приеме детей в первый класс. Я хочу, чтобы мой директор оградил моих первоклашек от бессмысленной процедуры психологического тестирования. Я не хочу, чтобы родители моих первоклассников нервничали: примут ли их ребенка ко мне в класс или нет.
Было бы замечательно, если бы все мои первоклассники были из одной группы детского сада. Еще лучше – если бы этот детский сад работал по системе Е.Е. Шулешко. Но пусть приходят и другие дети, которые никогда не были в детском саду. Пусть в классе будут ребятишки, у которых няня и гувернантка, говорящая по-английски. «Коллективисты» научат «индивидуалистов» рисковать вместе. А «индивидуалисты» научат «коллективистов» выдерживать одиночество и не растворяться в общем мнении.
Я должен быть уверен в том, что никакой селекции не будет при переходе из начальной школы в среднюю. И чтобы никаких «специализированных» классов: математических – для умных и спортивных – для остальных. Вот мы сейчас 1 «Д». И будем 1 «Д» до конца девятого класса. Мы хотим быть вместе и хотим оставаться вместе как можно дольше!
...Пройдет несколько лет, и окончится 9-й класс. Я хочу, чтобы все мои дети, которые пожелают продолжать обучение в нашей школе, получили такую возможность. Не может, не должна считаться гуманной, экспериментальной, развивающей, диалогической, помогающей взрослеть и т.д. школа, которая всасывает в себя весь микрорайон в первых классах, завоевывает гуманными экспериментами доверие родителей и любовь учеников в начальных и подростковых классах, а потом при переходе в старшую школу равнодушно оставляет на улице тех детей, с которыми экспериментировала, диалогизировала, которым помогала взрослеть и развивала. Доучивать выброшенных на улицу детей, не прошедших испытания, не выдержавших «ритуал перехода», приходится школам обычным. Если так, то я хочу взять первый класс в обычной школе – она поступает человечнее.
Разумеется, не может быть речи о второгодниках и «классах коррекции», куда я должен (по приговору психологов) отдавать своих «неудачных» детей. Впрочем, о психологах будет особая просьба.

Публикация статьи произведена при поддержке компании English Nanny. Вы хотите, чтобы ваш ребенок с пеленок безупречно говорил по-английски? Чтобы он был воспитан в лучших традициях Великобритании профессионалами – носителями английского языка? Вам поможет гувернантка или няня с английским языком, которую предоставит English Nanny – международное кадровое агентство по подбору элитного квалифицированного домашнего персонала из Англии. Подробная информация на сайте http://www.englishnanny.ru

 
2. Сохранность педагогического состава.
 
Я хочу быть уверенным в том, что по отношению к учителям моего класса начальство не совершит ничего непредсказуемого и противоправного. Я надеюсь, что если мой учитель будет критиковать начальство (на педагогическом совете, в газетной статье, в научной публикации), то мой начальник сумеет на критику ответить и учителя не уволит. В противном случае все слова о демократии в школе (исходящие от начальника) – только слова
 
3. Защита от школьных психологов и методологов.
 
Я не хочу, чтобы с моими детьми работали школьные психологи. Пусть для моего класса они сделают исключение. Пусть отдохнут.
Я глубоко почитаю психологов-теоретиков и преподавателей психологии. Но все уже, кажется, поняли, что психология как учебный предмет в школе не нужна. Да и блестящие преподаватели психологии редко преподают психологию школьникам. Ничего, не беда, желающие подождут до университета.
И я категорически не хочу, чтобы в жизнь моих ребят и их родителей вмешивались школьные психоаналитики, экзистенциалисты. Психотерапия – величайшее искусство, и дано оно немногим. Очень немногим. А навредить здесь легко.
Я не хочу, чтобы с моими учениками работали школьные методисты, сторонники организационно-деятельностных игр (ОДИ). С глубочайшим уважением относясь к Г.Т. Щедровицкому, к его книгам и статьям, к работам Московского методологического кружка, сыгравшего выдающуюся роль в развитии отечественной педагогики, я полагаю недопустимым проведение ОДИ и подобных им занятий со школьниками и студентами. ОДИ – как фильмы до 21 года – только для взрослых! Неокрепший человек, попавший в «мыслерубку» ОДИ, может быть окончательно «унасекомлен» и сломаться навсегда. А может и не сломаться, а, наоборот, окрепнуть и научиться «унасекомливать» других. Ни того, ни другого для своих учеников я не хочу.
Впрочем, мой многолетний опыт позволяет заметить, что ученики, которых я беру с первого класса, став студентами, в организационно-деятельностных играх не участвуют и к практикам ОДИ относятся настороженно. И молодцы!
 
4. Не учите ребят любить свою школу.
 
Есть еще одно «острое блюдо», с которым, как и с ОДИ, нужно обращаться очень осторожно. Это – детское литературное творчество.
Если моим детям попадется В.А. Левин или А.В. Охрименко, то есть специалисты, – то им крупно повезло.
А если нет? Тогда лучше ничего не надо, кроме обычного преподавания литературы.
Потому что я не хочу, чтобы мои дети получали денежные премии за слабые стихи (а сильные стихи дети пишут чрезвычайно редко и с ними нужна особая работа, но только не премии давать!). Я не хочу, чтобы мои дети участвовали в литературных конкурсах и соревнованиях, которые являются, как правило, еще одной формой унизительной селекции. Я не хочу, чтобы стихи моих детей публиковались во «взрослых» журналах наряду со стихами Пушкина и прозой Астафьева. Я не хочу, чтобы из моих детей делали «маленьких поэтов» – кандидатов в члены доморощенных «массолитов». Я не хочу, чтобы мои дети участвовали в литературных презентациях и учились слагать оды градоначальникам и директорам гимназий.
 
5. Собственно об одах.
 
Вы – начальник идеальный, опытный, умный. Вам, конечно, неприятно, если педагоги вашей школы (я уже не говорю о детях) публично признаются в любви к вам. Помните, царскосельские лицеисты гордились тем, что их преподаватель в речи, посвященной открытию Лицея, ни разу не упомянул о государе? Лицей и оды в честь начальства – вещи несовместимые.
Но и не торопитесь учить наших ребят любить свою школу! Пусть в школе детям будет хорошо. Пусть выпускники будут согреты в школьном здании не только раз в четыре года, в «день выпускника», но и каждый день. И тогда кто-то из них, может быть, напишет: «Отечество нам... ».
Не надо торопить события. Если ваша школа носит номер 208, не стоит учить первоклашек повторять: «У нас все двестивосьмово!» – то есть хорошо и замечательно. Не стоит без конца писать сочинения «За что я люблю свою школу». Не надо слишком часто и слишком пышно праздновать школьные юбилеи, на которых присутствуют лучшие ученики. Все это очень усложнит моим детям задачу действительно полюбить свою школу.
Ну вот, собственно, и все. Воображаемый разговор с идеальным начальником подходит к концу. Надеюсь, мой начальник не обиделся. Может быть, он мне ответит.

ОТВЕТ ДИРЕКТОРА ШКОЛЫ
УЧИТЕЛЮ ПИНГВИНОВУ

Директор ФУНИН

 

Начальник – не барин

 

Прежде чем ответить господину учителю, я хочу рассказать об одной встрече, которая произошла совсем недавно.
В городе Улан-Удэ (я был там в командировке по приглашению министерства образования и науки Республики Бурятия) мне удалось повстречаться с директором российско-монгольской школы в Улан-Баторе госпожой Соронзон. У этой школы трудная судьба: московские чиновники (в лице одного всесильного замминистра) пытались превратить ее в филиал пединститута, но школу общими усилиями отстояли, и теперь это самая престижная школа в Монголии. Госпожа Соронзон окончила советский вуз и с 1978 года работает у себя на родине в Монголии. А учителя в этой школе – русские, которых директор Соронзон набирает в Бурятии, по конкурсу.
Так вот, однажды вечером мы встретились и долго разговаривали о школе, о российских порядках в образовании, о монгольских...
Самое интересное для меня было то, как в школе, которой руководит госпожа Соронзон, учителям начисляется заработная плата. Оказывается, в течение недели ведется скрупулезный анализ: уроки, внеклассная работа, инновационная деятельность, отношения с учениками, с родителями. Производственная дисциплина, если кто-то в российской школе еще помнит, что это такое, тоже имеет значение. Много всяких данных собирается и затем все это обсуждается... не в администрации, а в общественном руководящем совете. Это монгольский аналог попечительского совета: туда входят видные деятели науки и культуры Монголии, а также министр образования и науки Бурятии, профессор Сергей Намсараев, которого глубоко уважают не только у нас в стране, не только в Бурятии, но и в Монголии. Так вот, общественный руководящий совет раз в месяц принимает решение о месячной заработной плате каждого учителя. Рассказываю об этом не в порядке рекламы передового управленческого опыта, а чтобы обратить ваше внимание, уважаемый читатель, на одну деталь, весьма существенную с моей точки зрения: учитель получает деньги в зависимости от решения общественного органа управления школой.
Не унизительная и доведенная иногда до полного идиотизма ведомственная аттестация, не личное решение директора, не ведомственный характер принятия решения, а общественный. Кроме того, есть еще одно отличие от нашей традиционной школы – госпожа Соронзон от имени руководящего совета заключает контракт с каждым учителем. Итак, два условия: контракт и общественный орган управления.
А вот передо мной письмо господина Пингвинова, на которое редакция еженедельника «Управление школой» попросила меня ответить, видимо считая, что я и есть такой самый идеальный начальник, к которому обращается учитель Пингвинов.
Первое, что я хочу отметить: российский учитель, и господин Пингвинов в данном случае не исключение, по-прежнему живет в рабской схеме отношений с начальником:
– ...барин нас рассудит!

 

Вы готовы заключить контракт?

 

Нашим учителям кажется, что стоит уйти плохому и появиться хорошему начальнику – и школьная жизнь изменится. Ничего подобного! Даже если бы я согласился с условиями (а точнее, с педагогическим ультиматумом) учителя Пингвинова, то ни я, ни любой другой начальник не смог бы реализовать ни одного предложения. В российской системе школьного образования сложилась жесткая бюрократическая система, и власть над школой имеет не начальник, плохой или хороший, но и не общество, а нелепый бюрократический свод правил и инструкций.
Любые действия учителей или директоров необходимо соотносить с общенациональной или интернациональной целью: зачем, во имя чего?
Вот требования господина Пингвинова.

– Никакой селекции детей на входе в школу и внутри ее.
– Никаких второгодников и классов коррекции.
– Никаких изменений в учительском составе.
– Никакого вмешательства психологов и методологов.
– Никаких организационно-деятельностных игр.
– Никакого литературного творчества.
– Никакого школьного патриотизма.

И что будет?
Хорошо, предположим, только предположим, я согласен.
Я директор опытный, я точно знаю, что в жизни все будет иначе и господин Пингвинов сам отойдет от своего набора требований.
Но представим себе, что я заключаю контракт с учителем Пингвиновым. Вот у меня вопрос: а что, господин учитель, вы гарантируете в результате?
Мало того, что все ваши требования будут выполнены, я даже зарплату изначально положу вам сравнительно приличную, долларов 200–250. А вы со своей стороны – чем будете соответствовать?
И тем более не мне, а нашему попечительскому совету, который, если говорить честно, половины ваших требований просто не понял. Ну да ладно, это можно объяснить, но что взамен?
Не знаю, ответит ли мне господин учитель Пингвинов, если таковой вообще существует в природе и это не розыгрыш редакции, но вопрос для меня очень серьезный: потому бюрократия и взяла верх в школьном образовании, что мы, учителя и директора, перестали понимать, в чем конечный результат нашей работы.
После того, как стало окончательно ясно, что дети поступают в вуз не благодаря освоению школьных программ, а благодаря репетитору из этого же вуза, то исчезла последняя иллюзия результативности школы.
Мы все больше и больше становимся в глазах общества детским приютом, а не институтом образования.
Так лучше уж я буду образцовым завхозом приюта и дети у меня будут сыты и в тепле.
И ничего больше от меня не требуйте, пока вы сами не определитесь, господин учитель, можете ли вы заключить контракт – не со мной, а с родителями и детьми

P.S.

Кажется, получилось немного резковато, прошу меня извинить. На самом деле я понимаю, что письмо господина Пингвинова вызвано его преданностью своей работе и любовью к детям. Но, как известно, благие намерения ведут иногда совсем не туда... И, поскольку мой адресат скорее всего выступает под псевдонимом, я тоже подписываюсь вымышленным именем

Рейтинг@Mail.ru