А вот что думает об этом феномене архитектор Чернихов, которому несколько лет назад пришлось заняться изучением этой проблемы.

«С одной стороны, – говорит Андрей Александрович, – такие дети частично отрезаны от внешнего мира. С другой – именно эта психологическая отгороженность создает предпосылки для высочайшей внутренней сконцентрированности на том, чем они по-настоящему заинтересованы и увлечены.

Поведенческая психология аутичных детей определяется такими ритмами жизни, в которых превалирует монотонное повторение. Замкнутость в себе и сосредоточенность на чем-то одном ведут к глубокому постижению предмета своего внимания. Их гипертрофированная скрупулезность и фанатичная преданность точности позволяют им творить чудеса в той сфере деятельности, которую они для себя выбирают.

Представьте себе жизнь человека в виде развернутой вовне спирали, развиваясь по которой человек с первого дня появления на свет начинает познавать мир, день за днем расширяя сферу своего восприятия. Сначала это происходит на примитивном уровне (слуховом, обонятельном, тактильном и зрительном). По мере совершенствования человек осваивает бесконечное число естественных и искусственных источников информации, которые все дальше и дальше раскручивают динамическую спираль его взаимоотношений с миром. И так до конца жизни. «Спираль» же аутиста, сохраняя все признаки живого, развивающегося организма, закручивается внутрь».

Продолжая эту аналогию, можно сказать, что если психологией развития аутиста управляет некая центростремительная сила, то в обычном человеке по сумме факторов работает своего рода центробежная сила бытия.

Однако ранняя диагностика, своевременная коррекция и обучение дают хорошие и обнадеживающие результаты: около 60% аутичных детей получают возможность учиться в школе, 30% – во вспомогательных учебных заведениях, 10% – адаптируются к условиям семьи.

Соединенные Штаты Америки на содержание и реабилитацию одного аутичного ребенка тратят $29 000 в год. В маленькой Дании, с населением в половину меньшим населения Москвы, действуют пять, а в Великобритании сорок специальных школ для таких детей.

Поскольку в Советском Союзе считалось, что проблемы аутизма в нашей стране нет и не может быть, исследования в области аутизма велись полуподпольно. В связи с этим на государственном уровне в России пока что не создано ни одного реабилитационного центра или специализированной школы для аутичных детей.

Восточный фасад

Западный фасад

Четыре года назад, когда обществом помощи аутичным детям «Добро» совместно с архитектурно-дизайнерской мастерской архитектора Чернихова, при поддержке Госстроя России была начата разработка концепции строительства первого в России учебно-воспитательного комплекса для детей, страдающих ранним аутизмом, наметился сдвиг в решении этой проблемы. А в мае 1995 года мэр Москвы Юрий Лужков подписал распоряжение о выделении ассигнований на реализацию этого проекта. Осознав значимость данного проекта как для Москвы, так и для России в целом, Московское правительство и по сей день осуществляет финансирование строительства комплекса. Заказчиком выступает Московский комитет образования, а генеральным подрядчиком остается фирма «Аксель К», которая осуществляет работы с нулевого цикла. Проектирование и сопровождение строительства ведет архитектурно-дизайнерская мастерская А.А. Чернихова.

Отрадно констатировать, что вопреки всему строительство комплекса приближается к завершающему, отделочному этапу работ.

Когда после посещения строительной площадки в Останкино я ехал в мастерскую Андрея Александровича Чернихова, в окне троллейбуса тысячеглазой вереницей тянулась череда современных «коробок», напоминающая очередь людей, стоящих за чем-то необходимым, но уныло одинаковым и скучным.

А ведь в проекте Чернихова задействована та же самая «коробка» старого детского сада, которая перестала отпугивать людей своим равнодушным видом стоглазого слепца. У нее появилось лицо!

Вот что рассказал Андрей Александрович о том, как это получилось.

«Для меня было очевидно, что создать проект школы для аутичных детей только на аналитическом уровне исследований, выводов и рекомендаций невозможно. Необходимо внутренне, психологически прочувствовать на себе подобную физическую и энергетическую замкнутость.

Без эмпирического знания не существует ни одна прикладная наука. Вот и архитектура в одних вопросах высоко теоретична, а в других имеет чисто прикладной характер. При этом в архитектуре опосредованно используется огромное количество данных не только различных наук, но и искусств. Уже только поэтому при разработке проекта школы для аутичных детей мне пришлось во многом разбираться и двигаться в нужном направлении часто интуитивным путем.

Для нас была важна не сама «история болезни», хотя мы много общались с психологами, аутичными детьми и изучали специальную литературу по этому вопросу, важными были те чувства, ощущения и тот общекультурный мировой опыт, который, как нам кажется, несет в себе архитектура.

Мы знали, что аутичные дети неадекватно воспринимают геометрию пространства. И что они весьма слабо воспринимают не только физиологию окружающего мира, но и свою собственную. Поэтому они боятся не только высоты, но и громких неожиданных звуков, резких движений, вспышек света. Такой ребенок может, например, прийти в ужас от солнечного зайчика, случайно попавшего ему в глаза. Балконные и лестничные ограждения для таких детей должны быть высотой не менее полутора метров.

Кроме того, еще одна особенность восприятия окружающего мира аутичным ребенком: он воспринимает только то, что находится от него не далее полутора-двух метров. На все происходящее за границей этого расстояния он не рефлектирует.

Начав обдумывать стержневую идею проекта, я уяснил, что архитектура будущей школы должна вобрать в себя все основные праформы, благодаря неизбежному контакту с которыми аутичному ребенку на каждом шагу придется невольно ощущать все многообразие образов мира».

Здесь необходимо пояснить, что с древнейших времен человечество пользуется формальным праязыком геометрических универсалий. Этот символический язык кругов, квадратов, треугольников и других геометрических производных, выстроенных в определенные ритмические композиции, и по сей день является наиболее универсальным образным языком.

Помните у Павла Когана? «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал».

Отсюда круглый год можно видеть живые картины неба.

Дело в том, что образное геометрическое начало не просто притягательно для глаза. Оно проникает в подкорковые кладовые нашего сознания, в которых хранится самая древняя, а потому и выверенная ассоциативная информация. И если, условно говоря, оперативная память человека по тем или иным причинам оказывается не в состоянии найти общий язык с окружающим миром, то достаточно «включить» в этот диалог знаковые элементы геометрических форм, чтобы информация, заложенная глубоко внутри на физиологическом уровне, спровоцировала это понимание.

«Затем, – продолжает Андрей Александрович, – это мое ощущение переросло в убежденность. Я понял, что надо создать такой дизайн и такую архитектуру, которые бы провоцировали, разумеется в хорошем смысле слова, чувство пространства, времени, среды. Чтобы они возбуждали в человеке желание общаться с внешним миром.

И в этой связи, если рассматривать школу как храм знаний, уместно вспомнить, что религиозный храм сооружался с целью соединения в его стенах пространства и времени. Это побуждало человека ценить мир, руководствуясь совершенно иными категориями.

Работая над проектом, мы придерживались принципа синкретизма, при котором происходит как бы перетекание из естества в естество, – этот принцип был присущ первобытному искусству, когда, например, пляска, пение и музыка существовали в единстве.

Так и настоящая архитектура действует на человека, не только оказывая прямое, визуальное воздействие формой, цветом или динамикой, но и заставляя его бессознательно проникаться некими высшими идеями мира.

Стены, которые будут молчаливо обучать аутичных детей пластической Азбуке Мира.

Мы изначально ставили задачу создания такого пространства школы, в котором, гуляя по внутренним галереям, ребенок будет испытывать чувства человека, «путешествующего вокруг», «проходящего сквозь» и «наблюдающего изнутри». Здесь играет роль все. Расстояния между колоннами, их масса и ритмический порядок, в котором они выстроены, взаимоотношения пустот и объемов, соотношения по вертикали и по горизонтали в пространстве.

Архитектура может провоцировать ощущение прозрачности, светлости, ощущение того, что в ее пространстве можно как-то проявить себя. Мы надеемся, что в создаваемом нами пространстве у ребенка подспудно будет возникать желание покружиться в незатейливом танцевальном вихре, вспомнить какую-то сказку или сочинить собственные стихи. В такой ситуации у ребенка может на подсознательном уровне возникнуть желание поделиться переполняющей его радостью. А это уже может стать отправной точкой к выходу из тупика собственной замкнутости».

«Архитектура школы для аутичных детей, – продолжал Андрей Александрович, – помимо «провокаций», о которых я уже говорил, должна создавать определенные состояния, связанные не только с ее «потреблением». Плохая пропорция способна создать не только вредное, но и самоубийственное «излучение», хорошая – наоборот.

Многое из этого выверено в цепочке отношений всех архитектурных компонентов на интуитивном уровне ощущения гармонии».

В самом деле, когда я блуждал по строительным джунглям будущей школы, я чувствовал, как замысловатые переходы «внешнего» пространства во «внутреннее» и наоборот, которыми буквально пронизаны все архитектурные структуры комплекса, создавали атмосферу симфонизма его звучания.

«Концентрацию идей, размещенных в данном проекте, – продолжал мой собеседник, – можно было бы сравнить со своеобразным «архитектурным Британским музеем», в котором детям через архитектуру даны все основные представления о мире. Этот дом проектировался как воплощение идей и сведений из маленькой архитектурной энциклопедии.

Западный фасад представляет собой демонстрацию ряда первофигур типа треугольника, круга и квадрата, одинаково понятных и дикарю, и ребенку из интеллигентной семьи.

Восточный фасад показывает, например, то, что называется в архитектуре «ордером». Расположенные в определенной системе колонны, создающие ощущение ритма и порядка, украшены в верхней части первофигурами, но только выполненными в меньшем масштабе.

В правильном ритме «неправильных окон» отражается неуловимая весна, обрамленная неправильными лужами и деревьями.

Задний фасад представляет собой те же самые элементарные геометрические фигуры, но представленные в объеме. В центре фасада находится круглая стеклянная призма, в которой будет располагаться зимний сад. Этот идеальный цилиндр сверху увенчан короной, символизирующей собой защиту или, если угодно, укрытие. Справа и слева от этой цилиндрической призмы возведены соответственно треугольная и прямоугольная призмы.

В общем, благодаря всему этому мы показываем ребенку, что мир разнопланов, разногеометричен, разноцветен и имеет много уровней».

В самом деле, сочетание упорядоченного ритма и абстрактных геометрических фигур, лежащих в основе всего человеческого знания, дает возможность создать такое пространство, которое постоянно напоминает аутичному ребенку, что в жизни возможно все. Рядом с черным может быть белое, нарочито неровная и шероховатая поверхность может вдруг превращаться в идеально ровную и гладкую, а углы могут быть не только прямыми.

Впечатление от необычных объемов, сопровождающееся озарениями от световых пятен окон, должно способствовать поиску выхода из блужданий в лабиринтах собственного сознания.

Проектируя окна для подсветки лестниц в боковых призмах, Андрей Александрович совершенно не думал, что при взгляде на здание снаружи их расположение «прочитается» в виде двух ладоней, символизирующих собой знак открытости.

«А можно ли сделать что-то человеческое из уже существующих школьных «коробок»?» – все-таки не удержался и спросил я маэстро в конце нашей встречи, вспоминая унылые стоглазые «фабрики по производству среднего образования».

«Конечно, мы ограничены бюджетом, особенностями организации строительства в наших условиях и другими проблемами, – как-то слегка смутившись, начал Андрей Александрович. Но в то же время, почувствовав моральную поддержку в моих словах, продолжал уже в другом тоне: – Архитекторы веками, на уровне исследования человеческой психологии и жизни, создавали системы организации пространства, которые должны вызывать в человеке те или иные ощущения. Ведь в процессе создания программы восприятия архитектуры как материальной среды подразумевается некий результат. То есть программируются не только ощущения, но и состояния, которые должны появиться у «потребителя».

Поэтому наряду с бытовой, базарной, дворцовой, культовой или храмовой архитектурой возникла и архитектура школы.

Пока что невозможно каждую школу проектировать как отдельный шедевр архитектуры. Есть экономические рамки, которые диктуют свои условия. И, тем не менее, строительство 5000 квадратных метров этой школы обойдется государству ненамного дороже, чем строительство любой типовой школьной «коробки». Хотя всем уже очевидна абсурдность продолжения строительства тысяч школ, которые узнаваемы не по духу, а по типу.

Что же до уже построенных школьных «коробок»... Важно, чтобы дирекция такой школы и руководство управления образования, которому подведомственны подобные учреждения, испытывали неудовлетворенность и понимание того, что имеющийся в таких школах архитектурно-планировочный дискомфорт оказывает существенное влияние на снижение результативности образовательного процесса.

Иметь плохую архитектуру, плохой дизайн, плохую «геометрию» школьных помещений – это иметь определенные подсознательные последствия, которые хотя и не будут проявлены открыто, будут работать не на успеваемость.

Возможно, кто-то возразит мне, что вопреки всему этому из таких школ вышли и ученые, и общественные деятели, и талантливые художники. Но ведь люди, прошедшие через лагерные бараки, тоже в большинстве своем остались людьми. Хочу еще раз подчеркнуть: и то и другое происходило не благодаря, а вопреки.

Если же мы говорим о строительстве нормального общества и соответствующей среды, то мы должны честно признать, что девяносто процентов построенного за последние десятилетия в нашей стране сделано на принципах не гуманных. И это в полной мере относится к объектам, которые проектировались как общеобразовательные школы. К сожалению, к ним неприменимо понятие «архитектура». Это лишь сооружения, в которых протекает образовательный процесс.

Для нормального протекания этого процесса как минимум нужно вернуться к архитектуре русских гимназий. Я имею в виду простые здания, выдержанные в определенных классических пропорциях, с высокими потолками, наличниками на стенах и на окнах.

В погоне за пресловутым количеством наша страна пошла по пути «вульгарного материализма». Органическое восприятие и понимание жизни в течение десятков лет было у нас просто вне закона.

Так что если руководители, занимающиеся вопросами образования, понимают эту проблему и хотят что-то сделать, прежде всего им необходимо пригласить профессионального дизайнера, который поможет, применив какие-то недорогостоящие, простые способы, снизить уровень отрицательного воздействия той бездарной, угнетающей среды, которая царит в этих «коробках». Говорить о создании в бывшей «коробке» условий, приближенных к идеальным, здесь не приходится. Но свести до минимального уровня вреда можно».

В принципе архитектурно-дизайнерская мастерская, руководимая профессором Черниховым, взялась бы за архитектурно-дизайнерскую «санацию» школьных «коробок».

Так что же такое аутичный ребенок: «вещь в себе» или «черная дыра»? Пока это остается загадкой, так же как остается загадкой сама Вселенная.

И, тем не менее, разговор о перспективах судеб аутичных детей через соответствующую архитектуру школы напомнил мне о существовании двух противоположных теорий перспективы. Одна – классическая, или «прямая», в которой ее созерцатель или художник-творец является всего лишь внешней частью уходящей вглубь панорамы мира, где все удаляющиеся линии в итоге сливаются в одну точку. Такое видение мира продемонстрировано великим Леонардо да Винчи в его карандашных рисунках. Другую, именуемую «обратной», мы можем наблюдать, например, в живописи Андрея Рублева. Здесь любая вещь видится не сужающейся, а, напротив, расширяющейся от наблюдающего ее человека.

Наверное, к мировосприятию любого человека, и аутичного ребенка тем более, можно подойти именно с этих, обожествляющих взгляд каждого смотрящего на мир человека позиций.