Структура норматива в самарской модели такова:

1-я часть норматива – заработная плата и компенсационные выплаты работникам образовательных учреждений;

2-я часть – то, что обычно называют «прочие расходы».

Первая и вторая части норматива централизованы в структуре управления образованием.

3-я часть норматива предусматривает выплаты по коммунальным расходам образовательных учреждений, расходы на ремонт, выплаты на питание.

Эту часть норматива обеспечивает собственник имущества, то есть муниципалитет. Такая структура дала возможность прежде всего отказаться от постатейного финансирования, что позволяет школам использовать сэкономленные средства в пределах норматива на развитие: покупку компьютеров, оснащение классов и т.п.

Безусловно, переход образовательных учреждений на нормативное финансирование и передача части обязанностей по их содержанию на региональный уровень не происходят явочным порядком. Каждый муниципалитет должен выработать взаимоприемлемое соглашение с регионом и на основе этого соглашения делегировать «наверх» часть своих прав и обязанностей. Одним муниципалитетам это уже удалось, другие пока не считают это необходимым. Третьи именно сейчас заняты выработкой такого соглашения. К таким муниципалитетам относится город Сызрань. Рассмотрим на примере этого города тот путь, который необходимо пройти муниципалитету, прежде чем он впишется в самарскую областную модель нормативного финансирования. 

Муниципальная модель управления системой образования, и не только образования, но и социальной сферы г. Сызрани, достаточно своеобразна: Р. Непопалова не только зам. главы администрации, но и председатель Комитета по образованию, физкультуре, спорту, вопросам семьи и молодежи. «Такая постановка дела позволила администрации значительно сократить управленческий аппарат, – констатирует она. – Комитет, который принял на себя функцию социальной поддержки детства, построил свою деятельность таким образом, что, кроме вопросов образования, организует и контролирует вопросы семейной, молодежной политики, физкультуры и спорта на территории муниципалитета».
С юридической точки зрения такое решение тоже вполне правомерно: муниципалитет реализует Закон «О местном самоуправлении» и устав города.

«Сегодня, по итогам работы, мы уже убеждены в том, что это оптимальная модель муниципального управления, поскольку все дублирующие функции, которые были в бывшем управлении образования, комитете по вопросам семьи, молодежи, в комитете по физической культуре и спорту, мы взяли на себя и ликвидировали параллелизм в управлении, – говорит Р. Непопалова. – К тому же мы аккумулировали все те средства, которые каким-то образом крутились в социальной сфере города».

Вначале мы взяли нашу городскую тарификацию, разделили на количество учащихся, получилась «стоимость» одного ребенка. Да, на начальном этапе это было так. Вскоре мы поняли, что по-иному быть и не могло, поскольку нормативно-правовой базы для создания обоснованного норматива на одного ребенка на сегодня нет.

В нашем городе с 1992 года все образовательные учреждения выведены на финансовую самостоятельность, кроме двух дошкольных учреждений и двух школ, которые находятся в составе централизованной бухгалтерии. То есть практически ту задачу, которую перед нами ставил Закон «Об образовании», мы выполнили еще в 1993-94 годах, и наши директора уже были готовы к восприятию того норматива, который нам определил регион.

Первый вывод, который мы сделали по прошествии года работы по нормативу: норматив заставил нас думать. Это действительно так. Вначале мы получили норматив 1125 рублей на одного ребенка. Для нас было непонятно, что это значит. Мы умножили норматив на количество детей – получили вроде бы приемлемую цифру. Дальше мы начали делать расчет для каждой конкретной школы.

Что такое централизованная бухгалтерия? Там каждый бухгалтер выполнял свою роль: если работал в материальном отделе, то знал только материалы, если занимался зарплатой, то больше ни в какие вопросы не вникал, и т.д. Мы поставили себе задачу подготовить грамотный – пока, конечно, относительно грамотный – кадровый состав заместителей директоров по финансово-экономическим вопросам.

Первый шаг, который мы сделали, – сознательно «выгнали» директоров в самостоятельность. Именно так. (Были, конечно, директора, которые восприняли это с радостью, но таких было менее 50 процентов.) И начали отслеживать их работу. Но и для этого в городе тоже нужен был механизм. То есть нужна была реорганизация централизованной бухгалтерии. В своем прежнем виде централизованная бухгалтерия уже не могла существовать, в то же время горфинотдел тоже был не в состоянии отследить состояние дел в 120 учреждениях разной ведомственной принадлежности. Горфинотдел только переводил деньги на наш счет, а мы уже направляли их на расчетные счета образовательных учреждений.

В централизованной бухгалтерии мы упразднили ранее существовавшие отделы и оставили только три: самый важный отдел, я считаю, на первом этапе организации – это ревизионный отдел. Обеспечить его работу, укрепить – это главная задача муниципальных органов. Это отдел, который не только отслеживает недоработки, недостатки, просчеты, но и учит – и нас, и директоров. Второй – плановый отдел. Планирование было для нас вопросом более чем серьезным и в то же время незнакомым. И третий отдел – финансовый. Кроме того, естественно, в централизованной бухгалтерии остался бухгалтер, который рассчитывал зарплату и обсчитывал жизнедеятельность аппарата, центра методической службы, центра психологической службы – всех служб, содержащихся в аппарате управления.

Итак, первоначально нам дали норматив 1125 руб. Мы дали школам сначала по 900 руб. и сказали директорам: вот вам норматив, а вы определите, удовлетворяет ли он вас. Ни школы, ни мы досконально не знали, чему должен быть равен тот норматив, за счет которого выживет школа. Мы просчитали по факту исполнения тарификационной ведомости «стоимость» ученика по зарплате. И сказали школам: если вы хотите получить больше, то докажите необходимость этого. Таким образом мы по крайней мере заставили заместителя директора по финансово-экономическим вопросам, который пришел в школу из централизованной бухгалтерии, и который знал, например, одну только зарплату, заниматься экономикой. И сегодня мы в городе практически не мыслим существования образовательного учреждения без обсуждения экономических и правовых вопросов. Это главные для нас вопросы, это вопросы функционирования.

Мы прожили год и увидели, что норматив в 1125 рублей нас не устраивает.

Мы пока не передали полномочия области, но этот вопрос в стадии проработки. Но за год мы уже наработали свое видение проблемы и вышли в область с расчетами, доказывающими, что этот норматив нам не подходит. И дали области свое видение норматива. Мы обсчитали «стоимость» ученика по каждой школе и представили все эти расчеты на рассмотрение в областное управление образования. После скрупулезных и длительных совместных расчетов область предложила нам норматив на область в 1149 руб. в год на зарплату (мы просили 1170 руб.). Мы заложили все эти параметры в проект соглашения главы администрации города и губернатора, мы записали, что глава администрации согласен перейти к централизации, но при выполнении следующих условий: финансирование на одного ребенка – 1149 руб., определенная цифра – по дошкольному образованию, по дополнительному образованию, например, – 141 руб. на ребенка на 25 тыс. детей, и так оговаривается каждый норматив. Мы укладываемся в этот норматив и даже можем развивать некоторые службы. «Прочие расходы» мы пока сознательно оставили за рамками обсуждения, поскольку сегодня ни региону, ни муниципалитету не даны документы сверху, от Министерства образования, по какому нормативу рассчитывать эти «прочие расходы». Все нормативы 80-х годов устарели.

Мы вышли к губернатору с таким проектом соглашения, и, как отнесется к нему губернатор, пока не знаем, но город старается отстоять свои позиции, и мы считаем, что это нормальные правовые и экономические отношения с областным управлением, это и есть наработка связей по вертикали. Без вертикальных связей, как мы жили в последние годы, мы жить уже не можем. Одних горизонтальных связей недостаточно. Да, школы муниципальные. Но федеральный-то компонент – чей?

Поскольку все наши учреждения работают в условиях финансовой самостоятельности, это заставило нас думать и о правовой защите образовательных учреждений. Можно, конечно, просто отпустить школы и сказать: ты директор, ты и отвечай. И каждый день менять директора, снимать его за тот или иной проступок. А можно организовать работу так, чтобы директор был защищен в экономическом и правовом аспектах.

В области правового обеспечения мы разработали следующие документы.

Хотя в уставе каждого образовательного учреждения заложено положение о том, что учреждение может вести предпринимательскую деятельность, но там заложена еще и фраза, что учреждение может вести деятельность, приносящую доход. Если этот доход реинвестируется в учреждение, то такая деятельность не является предпринимательской. Таким образом, мы все свои школы вывели из правового вакуума, и налоговая инспекция не предъявляет никаких претензий; если школьная бухгалтерия правильно оформляет документы, учебное заведение освобождается от всех видов налогов.

Мы являемся учредителями образовательных учреждений с 1992 года (комитет по имуществу не стал бороться за свои права на уровне муниципалитета и договором о передаче полномочий передал нам полномочия учредителя еще до того, как эти полномочия были законодательно закреплены за органами управления образованием). Но учредитель несет обязательства по всем долгам, которые имеет образовательное учреждение. И, естественно, мы в связи с этим контролируем деятельность образовательных учреждений на основании учредительного договора, в который мы ввели такой параметр: 15 процентов от фонда заработной платы они передают нам на реализацию надбавок, доплат, премий директорам образовательных учреждений; нами разработано положение на эту тему.

В организации платных услуг есть еще и такая непростая позиция, как аренда помещений. Если школа будет заключать договор аренды, то 80 процентов средств уйдут в бюджет. Мы рекомендуем заключать только договор о совместной деятельности. Организация, которую интересуют школьные помещения, оплачивает их или в натуральном виде (компьютеры, мебель), или перечисляет деньги.

Следующая позиция, с которой мы столкнулись и от которой школа уйти не может – и решить ее сама не может, – это выполнение Указа Президента РФ «О первоочередных мерах по предотвращению коррупции и сокращению бюджетных расходов при организации закупок продукции для государственных нужд». Когда этот указ начал работать, у школ практически попытались отнять право закупать продукцию самостоятельно. Было издано постановление главы администрации, был сформирован городской муниципальный заказ на медицину, образование и прочее – это естественно, ведь заработал указ. Что мы сделали? Мы не разрушили хозяйственно-эксплуатационный отдел, он у нас работает, но работает по заявкам наших учреждений, в рамках тех полномочий, которые учреждения по договорам комиссии передают нам. Мы обучили сотрудников хозяйственно-эксплуатационного отдела и получили право проводить конкурсы. Наш юрист разработал локальное положение, которое дает нам право производить такой конкурсный отбор. И сегодня по договорам комиссии школы передают нам эти права (а другого выхода у них, по сути, нет, если идет взаимозачет).

Но в городе есть монополисты, с которыми мы просто не сможем провести конкурс, например – система теплоснабжения. Все эти монополисты начали выставлять безакцептные требования в банк, и с расчетных счетов школ стали уплывать даже деньги на зарплату. Нам приходилось привлекать юриста для защиты школ, и мы еще два года назад, когда обстановка начала накаляться, проработали все договоры, которые заключает учреждение. (Я сама работала директором и знаю, как это всегда было: приносят договор, и мы его подписываем практически не читая. А какие там параметры заложены? И безакцептное снятие средств, и пени, и штрафы... Вот они – деньги, которые теряются по дороге к школе.) Сегодня мы все договоры согласовываем с юристом, и только после этого директор подписывает договора. Это не жесткое регламентирование – это жесткая защита школы от всех посягательств.

И тогда все службы-монополисты, лишившись возможности безакцептного снятия средств со счетов школ, предложили заключить договор с нами. Договор комиссии позволяет школе передать нам часть полномочий с тем, чтобы мы сняли часть ответственности со школы. Поскольку мы учредители школ и несем ответственность по их долгам, то лучше нам снять с них бремя тех долгов, в которые они могут попасть в сегодняшней сложной ситуации».

ткрытия могут стать чуть больше, чем «изобретение велосипеда», если рядом с вами будет профессионал-врач, педагог, ортопед, массажист...

Когда нашему сыну было 2,5 года, врач-невропатолог озадачила нас, посоветовав учить его читать и играть в шахматы. Я глубоко задумалась, так как готовых методик под руками не оказалось. Помог сын. И муж... (который никак не мог запомнить, на каком крючке в ванной висит его полотенце). Пришлось над каждым крючком приклеить соответствующую букву. Сын тут же отреагировал: «А что это такое?» – и сделал открытие, что привычный, воспринимаемый как единый звук «мама» имеет отдельный звук «м», который можно изобразить буквой М. Слышание речи перешло в слушание речи.

Вскоре последовало новое открытие. Маршрут наших прогулок включал и магазины. Пока я покупала продукты, сын в коляске оставался на улице. В один из дней у магазина он сказал мне: «Молоко». – «Да, я купила молоко». Он покачал головой, показал на вывеску над магазином и повторил: «МОЛОКО». Он прочитал это слово. Слушание речи дополнилось «видением» звуков.

Все происходило само собой, на ходу, попутно с неотложными делами. Но были и толчки извне. Однажды нас пригласили на комиссию в консультационный центр. Как законопослушные граждане и не очень искушенные родители, мы поехали. Потеряли день, замучили ребенка. Польза одна – тесты. Они показались, по меньшей мере, странными. Я с головой влезла в специальную литературу, отыскала тесты, еще раз удивилась и стала тестировать по ним мужа – ведущего инженера по радиоэлектронике, своих коллег – научных сотрудников, кандидатов и докторов технических, физико-математических наук. Прямо скажем, уровень их умственных способностей (по тестам) оказался не очень высоким. Мы стали искушенными родителями и во многом доверились своей интуиции.

Сын тем временем осмысливал слова и речь.

– Бобугай, – говорит сын.
– Да нет же: по-пу-гай! – возражает отец.

И так несколько раз. Сыну надоело:
– Нет его! Улетел!

(Кстати, правильные звуки мы легко поставили с помощью скороговорок и общеизвестных приемов, таких как «лошадка цокает», «какое вкусное варенье» и т.д.)

На отчаянное «Ох, прибью!» с удивлением и одновременно с хитринкой в глазах спрашивает: «Чем? Гвоздями?»

«Ты – москвич», – говорят ему мои друзья-ленинградцы. «Как же я могу быть «москвичом»? Я же человек, а не машина», – удивляется сын.

С осмысливанием появилось и словотворчество. Собираясь на прогулку, просит: «Отвесь, пожалуйста, куртку». Повесь – отвесь. Нельзя – льзя. (В отличие от Корнея Чуковского, я не записывала «новояз». А жаль.) Магнитными буквами на холодильнике складывает слово МАМА.

– А что будет, если вторую букву М заменим на Ш? – спрашиваю я.
– МАША, – отвечает, не меняя буквы.
– А если М на К?
– КАША.
– А если К на П?
– ПАША.
– А если Ш на П?
– ПАПА.

(Тогда же:
– Читай про себя.
– Как же я могу читать про себя, если здесь написано не про меня?)

Самостоятельное чтение книг, вслух и про себя, произошло незаметно для нас. При лечении детского церебрального паралича (у сына с рождения ДЦП, спастическая параплегия) массаж, ЛФК, тепловые процедуры (озокерито- и грязелечение, тепловые укутывания), различные укладки (тутторы, распорки, стойка) поглощают все время, свободное от сна, еды и прогулок. Процедуры продолжительны по времени, утомительны, болезненны – словом, малоприятны. Чтобы как-то скрасить их и отвлечь маленького человечка на вещи приятные, мы читали ему книжки или вместе слушали пластинки с веселыми, добрыми детскими песнями, сказками. Со временем он привык к малоприятным процедурам, воспринимал их как неизбежность, позже – как необходимость. Научился переключать свое внимание на игры, конструктор, пластинки, книги и оставаться с ними наедине. И начал читать. (Это великое достижение, когда нет бабушек и дедушек, а маме одной нужно управиться со всеми домашними делами и поработать.) Позже, в начальных классах, домашние уроки он делал стоя за конторкой. Одновременно «убивалось два зайца»: сохранялась прямой спина и выпрямлялись ноги, зафиксированные в коленных суставах к стойке. Так, сочетая малоприятное с полезным, мы потихонечку, шаг за шагом, ставили сына на ноги, а он набирался ума-разума.

На книжках, кроме знакомых букв, существовали незнакомые знаки: крючочки, палочки, точечки. Это – как дорожные знаки и светофоры для водителей – знаки препинания для голоса: вверх, вниз, тише, громче, поворот, стоп. Были загадки. Буква не всегда читается так, как написана: не «что», а «што», не «пошли», а «пашли»; иногда вообще не читается: не «здравствуй», а «здраствуй»; одинаковые слова читаются по-разному: «стоRит» или «стоиRт», и значения у них разные; иногда одно слово «ключ» имеет много разных значений. Стало сопоставимым слушание речи и видение языка.

Пластинки неожиданно сыграли значительную роль в озвучивании языка. Невозможно читать без выражения, без знакомых интонаций, например, «Щелкунчик» – много раз слышанный с пластинки, виденный в мультфильме и в балете. Услышать себя со стороны помог магнитофон. Во времена всеобщего дефицита и талонной системы наш родственник, вернувшийся из Алжира, оставил сыну на неделю магнитофон, купленный в «Березке». Ему доверили (!) магнитофон (японский, двухкассетный, совсем «крутой» по тем временам) и одну пустую кассету. Что можно сделать с магнитофоном за неделю? Мы предложили сыну записать себя, свое чтение. Он записал, прослушал, и ему не понравилось. Предложили начитать и последовательно записать то же еще и еще раз. В результате получили беглое интонационное чтение, которое наконец-то понравилось самому.

К четырем годам сын считал и бегло читал практически любой текст. А как же шахматы? Должно быть, сильно удивившись пожеланию врача, я научилась играть в шахматы сама и научила играть сына задолго до школы. Сейчас он играет преимущественно с компьютером. С шахматами пришлось проявить логическое мышление.

Попутно изучался английский язык. По телевизионным передачам для детей «Black Cat», позже «Muzzy». И по пластинкам на английском. Я читала ему много сказок на английском. Вначале знакомые произведения про Винни-Пуха, про Братца Кролика, позже – незнакомые сказки. Сын слушал их и пересказывал по-русски. Хорошее слуховое восприятие английского языка осталось у него по настоящий день. Освоить чтение и письмо на английском до школы мы не успели (поздно начали). С моей, непрофессиональной, точки зрения ребенок может освоить любой, родной или не родной, язык с самого раннего возраста, если его постоянно слышит. Это не открытие. И читать его можно научить тоже рано, но не по буквенному сложению слова, а по одновременно звуковому и зрительному восприятию слова целиком (например, по карточке). В английском языке ребенку сложнее, чем в русском, объяснить правила чтения буквосложений. Даже если он знает буквы.

Кстати, о буквах. На мой, опять-таки непрофессиональный, взгляд, вначале должны быть звуки, потом буквы и слово. Буквы – это отражение, изображение звука. Слово – как последовательность звуков (букв). Звук «м» – его изображение «м». И только потом буквы М – «эм». У каждой буквы, как и у людей, есть имена. Если их выстроить в ряд как солдатиков, то получится шеренга, где каждый стоит строго на своем месте. Солдатиков всего 33. Можно устроить перекличку, и каждый будет откликаться на свое имя. Правда, есть два солдатика, которые не могут говорить, но молча помогают другим. Шеренга – это не слово. Шеренга – алфавит. Мы никогда не пользовались кубиками или карточками, где, например, рядом с буквой М была нарисована морковь, потому что букву зовут «Эм», а не «морковь». Шеренгу можно выстраивать из магнитных букв, из печенья «Алфавит», из пластмассовых букв на подставках. Таким образом, если уж очень хочется выучить алфавит до школы, то приступать к этому лучше тогда, когда ребенок научился читать слова по буквам-звукам.

Нужно ли осваивать письмо, точнее – пропись, до школы? Оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать: «Да!» Особенно если ребенок с ДЦП. Не только готовить руку к письму, что мы и делали, а писать слова, предложения прописью, если ребенок к этому времени уже свободно читает. Писать не только шариковой ручкой, но и острым пером, которым писали наши бабушки (сейчас – чертежное). Нам говорили, что мы не сможем правильно поставить пропись, в школе это сделают быстрее и лучше. Но и в школе пропись легла на наши плечи.

Пропись – это техника письма. Что касается письменной речи, то раннее чтение дало хорошие всходы. Сын писал мне письма и вел дневник, когда уезжал с отцом в дом отдыха. Писал образно. Поначалу очень удивил меня, как и учителя в первом классе, тем, что использовал прямую речь, не зная правил, но интуитивно (зрительно) верно. В старших классах писал сочинения своим языком, излагая свой взгляд, свое прочтение. Писал практически без ошибок не столько потому, что выучил все правила, сколько благодаря внутренней грамотности, которая дается ранним чтением хорошей литературы.