|
– Когда вы решили пойти
работать в образовательное учреждение, то могли
выбирать. Чем вас привлекла именно эта школа?
– Тем, что она компактная. Кроме
того, здесь молодой энергичный директор –
Наталья Васильевна Адамова. Она преподает
информатику и до руководителя «выросла» из
завуча по информационно-технологическому
развитию. Для нее вопрос процветания школы, ее
индивидуальности – принципиальный.
– Вы работали сначала в бизнесе,
потом занимались правозащитной деятельностью.
После этого пришли в школу. Что обусловило такой
выбор?
– Переходя в школу, я решал для себя
два вопроса. Первый: мне казалось важным
перенести в образовательное учреждение свой
опыт работы в области соблюдения прав человека.
Второй вопрос связан с личными мотивами: нужно
было найти школу для собственного ребенка.
Это исключительно важный момент – в
какое учебное заведение попадают дети.
Предложите четырем хозяйкам засолить порции
огурцов в одинаковых банках, с одними и теми же
ингредиентами. В итоге получатся четыре
совершенно разных вкуса. Так и со школой: в какой
атмосфере окажется ребенок, таким он из нее и
выйдет. И если подходящей среды нет, то надо
попытаться ее создать.
Ради этого я ушел с зарплаты в двадцать
тысяч рублей на школьные пять тысяч. Приехал в
местное Министерство образования, объяснил им
свою идею. Мне предложили написать план
педагогического эксперимента. Но что это значит
для меня, человека на тот момент несведущего в
педагогике? Я отправился изучать опыт.
Начал с московской «Школы
самоопределения» А.Н. Тубельского. Прочитал ее
программу, поначалу чуть ли не со словарем в
руках разбирал термины, попытался понять, что за
ними стоит, чего хотят и что делают люди.
Затем выбрал для эксперимента
маленькую школу. Гораздо проще развернуть на
новые рельсы небольшой коллектив. Если в ОУ
тысяча детей и сотня учителей – это совсем
другая ситуация. Для правозащитника прежде всего
встает вопрос взаимодействия с коллегами. А в
большинстве ОУ все идет по накатанному пути. Ни
педагоги, ни директора не готовы к серьезным
переменам. Тридцать учителей нашей школы
поначалу тоже возражали: мол, к чему нам
нововведения, все и так хорошо… А теперь
представьте, что то же самое говорили бы не 30, а 80
человек!
Кроме того, я искал школу, у которой
были бы видны перспективы расширения, причем во
всех смыслах этого слова: от
материально-технического (вплоть до
строительства нового корпуса), до
организационного (присоединение новых структур,
создание социокультурного комплекса или
интегрированного учреждения).
Третий важный момент – кто
руководитель, как он видит перспективы своего
учебного заведения, готов ли к преобразованиям. Я
убежден, что директор в школе – это все. И если
он находится на своем месте 18 лет – то в
образовательном учреждении очень трудно будут
продвигаться новые идеи.
В результате я познакомился со школой
№ 6. Здесь огромная территория, где можно
«расти»: во дворе спортивное поле, детсад,
музыкальная школа. Плюс энергичный молодой
директор, пришедший всего два года назад и
определяющийся с концепцией дальнейшего
развития.
Кстати, когда мы с коллективом только
начали общаться, я понял, что в нем долгое время
господствовала авторитарная система управления.
На первом семинаре по правам ребенка коллеги
говорили мне открытым текстом: школа – для
учителя, а не для ученика…
– Беда в том, что авторитарная
школа – вовсе не для учителя. Учителю в ней
тоже плохо. По-вашему, для кого она на самом деле?
– Это вопрос, над которым предстоит
задуматься.
Впрочем, тезис «школа – для учителя,
а не для ученика» с тех пор больше не вспоминали.
После того как я объяснил, что в роли
уполномоченного по правам человека буду
защищать всех участников образовательного
процесса, педагоги мне возразили: нас вы защитить
не сможете, потому что мы бесправны.
– Значит авторитарный школьный
режим учителя не защищает?
– Не защищает. Педагоги привели мне
пример, который их волновал: скажем, ученик
отвечает грубо. Является ли учитель в этом случае
участником образовательного процесса?
«Разумеется», – ответил я. «И в такой ситуации
вы можете защитить учителя?» – с недоверием
спросили они. «Конечно», – сказал я. Но они мне
не поверили!
Я все время пояснял педагогам, что если
они чувствуют себя бесправными, то тем более
нужно попробовать что-то изменить. В первую
очередь определить такое понятие, как правовое
пространство образовательного учреждения.
В связи с этим у нас было вынесено
первое предложение: давайте все делать на
основании закона, который бы не просто висел в
рамочке на стене, а реально работал. С этого мы и
начали строить в школе новый уклад. Эксперимент
начался в сентябре. Всю осень среди учителей
стойко жило убеждение о том, что они абсолютно
бесправны и так будет всегда. Но потом начались
перемены…
– В каком статусе вы изначально
пришли в школу и включились в эксперимент?
– Я начал вести предмет «права
человека» в 7–10-х классах в рамках школьного
компонента. Чуть позже возникла необходимость
обучать и учителей. А еще спустя какое-то время
меня попросили стать социальным педагогом,
работать с трудными учениками и их родителями.
Сказали так: «Александр Иванович, вы всегда нам
объясняете хорошие вещи, растолкуйте все, что
нужно и этим детям, и, в особенности, их мамам и
папам».
В тот момент стало очевидно, что в
школе есть важнейшее направление работы – это
общение со старшими членами семей наших
воспитанников. Без учета этого фактора
невозможно понять причины многих конфликтов,
которые происходят в классе и кажутся лишь
столкновениями между учителями и учениками.
Родители – исключительно важные
участники образовательного процесса, которые
вроде бы находятся за спинами детей и сами ни за
что не отвечают. Многие сегодня готовы отдать
ребенка школе на целый день и сказать: «Делайте с
ним все, что хотите!» Однако при этом ей
продолжают предъявляться определенные
претензии.
– На основе своего общения с
родителями можете ли вы сказать, в каком
контексте легче всего создать их современный
коллективный портрет?
– На занятиях с родителями мы
иногда играем. Одна из игр называется «Остров». Я
прошу представить такую ситуацию: они плыли на
корабле, который потерпел крушение, но все
высадились на остров, причем, вместе со всеми
благами цивилизации, бывшими на судне. Теперь от
них требуется создать свое государство, по
возможности, цивилизованное. Что бы они взяли в
такое общество? Что им потребуется для
благополучной жизни?
Я даю лист ватмана, маркеры: рисуйте
что хотите, «стройте» на острове все, вплоть до
электростанции.
Знаете, что первым делом начинают
делать родители? Они отгораживаются друг от
друга заборами! Если дети не делают этого
никогда, то мамы и папы обязательно выстраивают
себе заграждение. Задаю им вопрос: от кого или от
чего вы отгораживаетесь? Ведь вы же одни на
острове, вокруг – океан!
Помню ответ одной мамы: потому, что я
боюсь. Она опасается тех, с кем находится рядом.
Она не знает, что с нею будет и, в итоге, первым
делом спешит возвести ограду.
После этого задаю вопрос: что такое, по
вашему мнению, государство? Тут родительская
фантазия начинает работать. Самые интересные
ответы: государство – это то, что нам должно;
государство – это то, что создано нас
защищать.
Тогда я их спрашиваю: от кого оно
должно вас защищать, если вы на острове? Ответ: от
внешнего врага! Я задаю вопрос: а он есть? И они
отвечают: конечно, есть, например, Америка. Я им
говорю: представьте, что нет у вас Америки
посреди океана, нет и все! Но взрослые возражают:
все равно Америка где-то есть.
Одним словом, в их представлении
всегда существует внешний враг, который
постоянно норовит напасть и что-то у них
отобрать. Впрочем, боязнь такого рода восходит,
возможно, к прошедшим десятилетиям нашей
истории.
– В ежегодном мониторинге мнений
участников образовательного процесса, который
проводится с 2006 г. в субъектах РФ, учителя
заявляли, что родители – это главная проблема
и с каждым годом становится все труднее работать
не с учениками, а именно с ними. Так ли это, на ваш
взгляд?
– В каждой школе есть трудные дети,
и они всегда известны. Но всегда есть и трудные
родители, хотя об этом учителя часто не знают. У
педагогов перед глазами только поведение
учеников. Нередко они жалуются на то, что дети их
оскорбляют, говорят вызывающе, ругаются,
отказываются слушаться. Предпринять что-то в
таком случае нелегко. Грозить исключением у нас в
школе не принято. Поэтому есть хорошая
тактика – обещать оставить на второй год.
Когда ребенку говорят: ты будешь в седьмом
классе, а твои товарищи – уже в восьмом, это
порой отлично действует.
Однако есть и такие ребята, которым это
безразлично. Обычно у них ситуация дома такая,
что все, что происходит в школе, их абсолютно не
трогает. Мать пьет и гуляет по ночам, отца нет
вовсе. Неужели кто-то думает, что при такой жизни
подростка будет волновать выполнение домашних
заданий? Для него авторитет взрослых – на
нуле. Он предоставлен сам себе, чувствует себя
хозяином этой жизни. И если учитель говорит ему:
нужно делать то-то и то-то, а это нельзя, ребенок
ничего не воспринимает. Он считает, что никому и
ничего не должен.
У нас в школе педагоги нередко
приходят ко мне с жалобами: скажем, дети открыто
заявляют, что им не нравятся домашние задания и
потому они не станут их выполнять. Обычно им
отвечают, что это не обсуждается. Я же призываю
коллег попробовать узнать, почему ребенка
что-то не устраивает, или задать на дом то же
самое, но назвать как-то по-другому.
Например, один ученик из 11-го класса
часто говорил учительнице биологии: мне не
нравится ваше домашнее задание, я его выполнять
не буду, и вы ничего со мной не сделаете. Сначала
педагог отвечала, что она поставит ему «двойку»
за год. Но парню было понятно, что делать она
этого не станет, поскольку это принципиальный
вопрос для школьной администрации.
В конце концов, коллега пришла ко мне и
заявила: «Не могу больше, он не только отказался
выполнять домашнее задание, но и обозвал меня
дурой!» Задаю ей вопросы: что вы ему сказали, как
ответили, что пытались узнать? Учительница в
недоумении: «Разве я должна выяснять, что с ним?
Он обязан сделать то, что я прошу!» Но если
учитель может попросить ученика сделать что-то,
то ребенок вправе так же вести себя по отношению
к педагогу.
Когда я попытался выяснить, почему
юноша не хочет выполнять домашнее задание, то
оказалось, что у него дома нет не только своего
рабочего стола, ему вообще негде приткнуться. В
принципе он не прочь делать уроки, которые задает
эта учительница, но они занимают более часа
времени, а к тому моменту, когда он начинает
заниматься, приходят домой родители. Они
включают телевизор – мама на кухне, отец в
комнате. Сосредоточиться уже невозможно.
В результате выяснилось: мальчик
обозвал учительницу дурой не потому, что считал
ее глупой, а потому, что она не захотела понять
его ситуацию. Это был один из четырех
примирительных процессов, которые уже прошли в
нашей школе.
– Как проходят примирительные
процессы? Вы обсуждаете конфликт на общем
собрании в присутствии представителей школьного
совета?
– В нашей школе есть площадка для
процедуры примирения – это мой кабинет,
одновременно учебный и рабочий. Здесь все и
происходит: разговариваем, решаем проблему,
пытаемся прийти к соглашению. Раньше учитель мог
обратиться к администрации, и тогда конфликт
решался административными методами. Но теперь
вся школа знает, что любой участник
образовательного процесса может рассчитывать на
помощь, защиту. И при таком подходе одних
административных решений недостаточно.
Прежде всего требуется выяснить
глубинные причины конфликта. Для этого нужна
доверительная атмосфера, конфиденциальность.
Например, в только что описанной ситуации, я в
течение трех дней вел разговоры то с учеником, то
с учительницей, стараясь не сводить их снова. Они
были так настроены друг против друга, что мог бы
произойти взрыв.
Сегодня самосознание педагогов стало
меняться. Они не надеются на то, что «завуч решит»
или «директор разберется». Все чаще теперь
хочется самим понять, что же происходит, кто на
самом деле прав, кто виноват. И детям я часто
советую: если с вами что-то случилось, сначала
подойдите и поговорите с учителем. Он такой же
участник образовательного процесса, как и вы.
И помните о простом принципе: моя
свобода заканчивается там, где начинается
свобода другого человека. Педагог нарушает ваши
права, но и вы тем или иным поступком можете
сделать то же самое. И если по той или иной
причине не выполнено домашние задание, тем самым
вы посягаете на права учителя. Его право –
оценить вашу работу, выставив оценку. Он должен
это сделать, потому что школа обязана выдать
ученику документ об образовании, который у нас
пока имеет только форму аттестата с оценками.
Хорошо, когда школьные результаты
можно выражать в виде портфолио, но общество пока
до этого не доросло. Еще не все понимают, что
личные заслуги значат гораздо больше, чем тройка
в аттестате. Так что документ об окончании школы
еще никто не отменил. А как педагог выставит
оценку, если вы отказываетесь делать домашние
задания или отвечать на уроке?
Таким образом, объясняю я детям, прежде
чем обижаться на учителя, вспомните, что вы
первыми нарушили его права.
– Случается и так, что учитель
нарушает права учеников. У вас уже есть опыт
разбора таких конфликтов?
– Вспоминаю еще один
примирительный процесс. Учительница на уроке
обозвала ученика дебилом. «Ты не сделал того-то и
того-то, поэтому ты дебил!» В общем, стандартная
ситуация. Но ребенок оказался нестандартный.
Хотя он и учится в седьмом классе, развитие его
явно тянет на уровень девятого. И защитная
реакция была мгновенной: «А вы знаете, кто такой
дебил? Объясните мне, я не знаю».
Учительница, назвавшая ребенка при
всем классе этим словом, не смогла в точности
объяснить его значение. Вместо ответа она просто
выгнала подростка с урока. Но после инцидента
сама пришла ко мне.
Мы начали работать перекрестным
методом – сначала с ней, потом с ним. И
примирились в итоге вот на чем: она согласилась
прочитать, кто такой дебил. Далее стали решать,
что сказать классу, ставшему свидетелем этой
сцены. Я объяснил: если учитель при всех
извинится, его сразу начнут уважать. Но для этого
надо иметь определенную смелость. Педагог
подумала, и… попросила прощения за «дебила» при
детях. И заработала их уважение. Но для такого
финала надо, чтобы обе стороны хотели разрешить
конфликт.
– К сожалению, чаще всего никто не
хочет ни о чем договариваться. Обоим сторонам в
школе нравится больше считать себя униженными и
оскорбленными…
– К сожалению, это так. Поэтому мы
убеждены в том, что важно решиться начать саму
процедуру примирительных процессов. Это
демонстрирует всей школе, что возможно разрешать
конфликты не только административными методами,
и показывает всем участникам образовательного
процесса, какие права имеют учителя, ученики,
родители, а также кто, как и в какой ситуации
может эти права нарушить.
|