Ребенок – и раб, и господин

Как это понять? Раб – это понятно. Раб – это мы умеем. Но – господин?
Или того страшней – субъект своего воспитания? А тогда зачем я, педагог? За что зарплата идет? Мне кажется, эти слова – насчет субъекта воспитания – не совсем правильны. Или неправильно понимаются нами.
Ребенок действительно воспитывается сам – какая-то работа изменения и развития идет в его сознании, в его душе; развивается дух. Но ведь идет-то она бессознательно, не целенаправленно – игра, соединение, сочетание обстоятельств и впечатлений. И представлять себе школьника первого класса или даже пятого как студента, который видит свое будущее и старательно готовится к нему, – правомерно ли? Даже и среди студентов не столь уж много субъектов своего воспитания и обучения. Ходят себе на лекции да сдают экзамены. Не сразу и не у всех просыпается желание как-то изменить себя, сделаться чем-то. Фраза «ребенок – субъект своего воспитания», когда в нее вдумаешься, означает что-то другое, скрытое от нас; а скорее всего ее повторяют потому, что она очень прогрессивна, что она направлена против авторитарной школы.
Совсем недавно мне пришлось объяснять ученику одиннадцатого класса, что такое электромагнитная индукция, конденсатор, генератор. Я измучился: каждый ответ вызывал новый вопрос. Но он же проходил все это в школе? Проходил. Выучил все слова – конденсатор, генератор, совершенно не понимая их значения и смысла. Когда мы поговорили с ним на эти интригующие темы, пошла какая-то работа мысли, и на следующий день он пришел ко мне с потрясающим вопросом: «А что же такое напряжение?»
Он проснулся с этим вопросом в голове – вы понимаете, что произошло? Что должно случиться с человеком, чтобы он проснулся с вопросом о смысле напряжения в электрической цепи?
Я тоже многое понял из этой маленькой истории. Я понял ответ на вопрос, который постоянно задают: зачем учить в школе то, что никогда не пригодится в жизни? Это же постоянно повторяют: школа плохая, школа дает бесполезные знания, половину программ надо выбросить, пусть учатся делу!
Да, верно. Три четверти всех знаний, которые дает школа, никогда не понадобятся в бытовой жизни. Для того, чтобы включить свет, или даже для того, чтобы починить выключатель, совершенно не обязательно понимать сущность напряжения и силы тока – достаточно знать, что током при таких-то обстоятельствах может убить.
Но когда говорят «бесполезные знания», имеют в виду быт, только быт или некие практические, тоже по-своему бытовые действия. А кто выведет ребенка из быта в надбытовую жизнь?
В этом смысл школы. Знания она дает между прочим, и никогда не понять, какие из этих знаний пригодятся, какие нет. Но школа выводит ребенка из бытовой жизни, из бытовых интересов в другие миры.
Школа для того, чтобы подросток проснулся утром и, пока умывается и одевается, думал о том, что же такое напряжение, и не мог дождаться встречи с учителем или товарищем, которые ответили бы на этот вопрос.
Но! Но тут и начинается главное, тот узел всех противоречий: в голове мальчика никогда не появился бы этот вопрос, если бы школа не задала его.
Школа не отвечает, школа спрашивает, а если умная школа – то она заселяет голову ребенка мучительно интересными вопросами, причем таким вопросом может быть решительно все. Я постоянно рассказываю об уроке в городе Котовске, где учитель автодела объяснял устройство бензобака, – это было потрясающе интересно. Бензобачная поэма. В тот день я понял, что все можно рассказывать интересно и что совсем не обязательно устраивать на уроке диалоги и дискуссии – просто стоит перед классом учитель-инженер и рассказывает о ребрах жесткости в бензобаке, и во всех головах идет работа, осуществляется мыследеятельность, как теперь модно говорить. Каким же должно быть свободное обучение? Кто кому задает вопросы? Как построить уроки, чтобы дети сами, по своей воле, то есть свободно, думали на темы небытового свойства?
Шаг за шагом углубляясь в лабиринты свободы, мы подходим к каким-то очень простым вопросам, и вот они-то и оказываются самыми сложными, почти неразрешимыми. Предоставить свободу ребенку легко, но как при этом учить его?
Отвечать на вопросы детей – это все было, пробовали. Не многие из нас читали книги американца Джона Дьюи, который царствовал в западной педагогике почти всю первую половину этого века. Он говорил примерно то же самое: детей надо учить свободно тому, чему они хотят учиться. Дети сами знают, что им нужно, а что нет.
Влияние Дьюи на школу во многих странах было огромно. Вот реформа – Дьюи буквально переменил облик школы, дал ей новое лицо и новый смысл. После классов, где царил дух американского философа (а Дьюи был крупнейшим философом и психологом), в привычный нам класс и войти страшно – казарма, да и только.
Я был в Париже в одной из школ, работающих по Дьюи (вернее, на основе его педагогических идей). Нет парт, нет рядов, нет учительского стола, да и учительницу не сразу заметишь – она ничего не объясняет классу и вообще не ведет урок; да и не урок это, а неизвестно что. (Сразу добавлю, что и директора в школе нет. Каждый из десяти учителей по очереди в течение года выполняет функции директора.)
Программ тоже нет.
И учебников нет!
И детей ничему не учат – ни читать, ни писать, ни считать.
На весь учебный год одна тема – базар, рынок. Дети ходят туда два или три раза в неделю, разговаривают с торговками и торговцами (те встречают маленьких очень приветливо), а вернувшись в класс и разбившись на группы, разбирают, что же они увидели, – и так учатся читать, считать и писать. По необходимости.
Сначала – необходимость, потом – добывание знаний. Дети не учатся в принятом смысле слова, а добывают знания, выпытывают их у учителя, отыскивают в книгах.
Можно и так. Но – свободнее ли так?
Кто его знает.

Колонка Симона Соловейчика публикуется по материалам сборника «Воспитание школы». Книгу можно заказать непосредственно в редакции. Для этого необходимо прислать письменную заявку на адрес редакции (в любой форме), с указанием количества экземпляров и обратного адреса.
Стоимость книги с учетом доставки – 46 руб. По вопросам оптовой закупки: тел. 249 28 77.